Александр Лаврентьев - Неформал

Так вот, сел я на свою кровать, не успев и до половины майку натянуть. Сижу. Чувствую, во рту пересохло. Думаю. Если Длинный уедет, мне придется плохо. Сожрет меня Чика, как пить дать, сожрет. Чика – это прозвище такое, сокращение от Чикатило, был такой маньяк в прошлом веке. Здесь, в интернате, Чика возглавляет банду. Юридически это называется «этническая преступная группировка», и таких группировок, если верить всей той чуши, что вливают нам в уши по каналам лаймера, у нас нет. И не было никогда. Все вычистили еще пятнадцать лет назад, когда Халифат штурмом брали. Так что сожрет меня главарь несуществующей группировки и не подавится. Давно на меня зуб точит. Это Длинный не дает с меня скальп снять. Длинный, он, знаете, какой! Это он только выглядит несуразно, а так он в драке настоящий берсерк. Его, главное, разозлить как следует. А потом у него глаза белыми становятся, и – держите меня, семеро! Видали, какие у него ручищи? Даст разок и все, в больнице человек.

Ну так вот, сижу я и чувствую, что сердце у меня падает куда-то вниз, падает и поддержать его некому. Сглотнул я и говорю:

– Когда уезжаешь?

– Завтра, – отвечает и улыбается снова сквозь слезы, и видно, что рад-радешенек. Хотя чему радоваться? Это одиннадцать лет назад батя был батей, а Длинному было пять лет, а теперь что? Длинному шестнадцать, отца он не видел и даже не помнит толком, каким он был. Ну то есть помнит, конечно, но не так ведь, как если бы вчера расстались. Верно? Но друг есть друг, и у друга сегодня радость. Он домой уезжает.

– Отходную будешь праздновать? – спрашиваю.

Кивает.

– Вечером, – говорит, – после отбоя. Я Шнурка позвал да Ваську-лысого, да Серегу еще.

Посидел я, посидел, подумал. По крайней мере, не пришлось объяснять Длинному, почему один ухожу. Да он и спрашивать меня ни о чем не стал, совсем шальной от радости был. Подскочит, начнет вещи собрать, а все из рук валится, потом снова сядет на кровать и сидит, то ли смеется, то ли плачет. Залез я в карман, отслюнявил тридцатку, отдал свою долю на отходной.

– Пиво только на меня не покупай, – сказал. – Ну его на фиг, а то меня куратор затопчет. Так и ждет, чтоб в централ засадить.

Тут я наконец одеваться закончил, рюкзак за спину закинул, ноги в ботинки сунул и до двери пошел.

– А ты сам-то куда? – всполошился вдруг Длинный.

Надо же, заметил! Но я только рукой махнул.

– К отбою приду. Будь! – и в коридор вышел.

А там я за угол свернул и быстро по лестнице спустился на цокольный этаж, а потом на цыпочках прокрался мимо бойлерной, где старый Киловатыч жил, он у нас в интернате и за электрика, и за дворника, и за слесаря был. Добрый старик, безобидный. Думаю, что он даже доплату не получал за свою работу, хотя дневал и ночевал прямо здесь, в общаге. Доплату, небось, куратор с директором между собой делили. А потом я мимо прикрытой двери старой библиотеки проскользнул, туда за ненадобностью все старые книги спихнули, и к двери подошел, которая прямо в Кирочкин переулок выходила. Дверь, конечно, на электронный замок закрыта была, но я же не первый год здесь живу! У меня давно ключи почти от всех дверей в этом здании сделаны, да и в административное я тоже, если понадобится, смогу залезть.

И вот провожу я, значит, ключом по датчику и тут понимаю, что за спиной кто-то стоит. Я замер. Нехорошее такое ощущение! Хорошо, если это Киловатыч, а если это вохра? Тогда пиши пропало. О том, что со мной будет, если это сам куратор, я даже думать не хотел.

Ну стою я так, думаю, а сам весь в напряжении. А тут сзади тоненько так вздохнули, и я расслабился. Ну конечно, это Натали. Везде свой нос засунет: работа у нее такая. Поворачиваюсь я к ней, смотрю сверху вниз. А она маленькая такая, худенькая, пробор такой ровненький в светлых волосах, платье, как всегда, длинное, темное. Смотрит на меня с укором, но Киловатыча, надо отдать ей должное, не зовет. А потом шепотом так меня спрашивает:

– Ты куда собрался, Соловьев?

Соловьев – это моя фамилия.

– Надо, – говорю, – очень, Наталья Анатольевна. А то разве бы я посмел? – и слышу, как щелкнул за спиной замок. Это дверь открылась.

– А правила внутреннего распорядка, Соловьев, для тебя не указ? – тихо так она спрашивает.

Главное, в таких случаях – не оправдываться, раз оправдываешься, значит, виноват.

– А кому они указ? – отвечаю. – Может быть, Чике и его компании? Или вон лидеру Евгении, которая что ни ночь, то нового мужика к себе в комнату приводит? Да и поздно меня воспитывать, все, вырос я уже, Наталья Анатольевна.