Алексей Евтушенко - Отряд-3. Контрольное измерение

— Несколько раз, — вздохнул мальчик. — Ничего, Сергей Борисович, не беспокойтесь, я постараюсь не очень скучать.

И он улыбнулся врачу своей самой обезоруживающей улыбкой.

Успокоенный, врач вышел, осторожно прикрыв за собой дверь, а мальчик немного повернул голову, чтобы было удобней, и стал смотреть в окно на небо и облака.

И тут же он услышал, как заволновалось в груди сердце, потому что за окном, в небе, снова творилось то, что он видел позавчера, три дня назад и на прошлой неделе.

Впервые, когда это произошло, он просто в очередной раз подивился тому, что может сделать с облаками ветер и собственное воображение. Потом удивился уже по-настоящему. Позавчера, когда это случилось в третий раз, ему стало тревожно и немного страшно. А сегодня… Он еще не успел разобраться полностью в своих чувствах, но почему-то ему казалось, что все происходящее сейчас на небе касается его самым непосредственным образом. Что это уже не просто таинственный шепот раззадоренного мечтами и фантазиями подсознания (мальчик читал не только фэнтези и знал, что такое подсознание), а прямое указание каких-то неведомых ему сил. Указание, к которому лучше прислушаться (или, если угодно, присмотреться), если не хочешь потом считать себя глупцом и неудачником до самой смерти. А происходило в небе следующее.

Из-за дальних холмов, тех самых, на которых прошедшей весной незнакомая ему девушка собирала луговые цветы, сначала медленно, но с каждой секундой все быстрее и быстрее выползали два облака, а чуть погодя вслед за ними появлялось и третье.

Два воина на боевых конях и рядом с ними — еще один. Оседланный, но без всадника. Два богатыря.

Оба в остроконечных шлемах, латных рукавицах и тяжелых кольчугах (воображение почему-то дорисовывало ему именно кольчуги, а не какие-либо иные доспехи), с большими круглыми щитами, притороченными к седлам, длинными мечами на левом боку, мощными луками и колчанами, полными стрел, за спиной. Фигуры коней и всадников приближались, становились все больше и больше — так, что мальчик различал уже густые усы и бороду одного и тревожно нахмуренные брови другого.

Они остановились, как только копыта их коней коснулись вершины холма, и тот, кто был чуть выше ростом и крупнее, так же как в прошлые разы, посмотрел прямо на мальчика, вытянул правую руку и махнул ею, приглашая к себе.

— Этого ведь не может быть, правда? — мысленно произнес мальчик, обращаясь неведомо к кому. — Это всего лишь облака. Очень причудливые, но — облака. И что с того, что они уже четвертый раз приходят ко мне в одном и том же облике? На свете еще и не такое случается. Но даже если бы… если бы они действительно звали меня к себе, то…

— Я не могу, — прошептал он, глядя попеременно в глаза то одному всаднику-воину, то второму. — Я не могу подойти к вам. Я болен и почти не способен шевелиться. Мне очень хочется добежать до холмов, взобраться по склону на вершину и отправиться с вами туда, куда вы меня зовете, но… Я не знаю, как это сделать.

Он первый раз заговорил с облаками. Раньше он просто лежал и смотрел, дивясь на это чудо природы Но сегодня… отчего-то ему показалось, что облака-всадники, так похожие на двух сказочных русских богатырей (но почему их двое? почему нет третьего, и только оседланный конь идет рядом с ними в поводу?), больше не появятся, что этот, четвертый раз — самый последний, и поэтому надо сделать хотя бы попытку… Попытку чего? Понять? Заговорить? Он не знал.

Первый богатырь снова сделал приглашающий жест и показал на оседланного коня.

— Я не могу, — снова прошептал мальчик и почувствовал, что вот-вот заплачет. — Я, наверное, скоро умру, и я… я очень хочу к вам, но разве вы не видите, что я не могу? Помогите мне. Пожалуйста.

Всадники переглянулись, словно обмениваясь мыслями, и мальчик отчетливо увидел, как тот, кто приглашал его, утвердительно кивнул головой.

И тогда второй богатырь неожиданно привстал на стременах, вытянул руку вверх и поймал маленькое, похожее на лохматый колобок облачко. Подержал, словно взвешивая и примериваясь, и вдруг, широко размахнувшись, бросил его прямо в раскрытое по случаю погожего летнего дня окно палаты.

— Это ты его нашла? — спросил Сергей Борисович.

После спешного подъема на вершину холма он запыхался (годы, годы…), и теперь слова давались ему с трудом.

— Я, — кивнула девочка.

На вид ей было не больше двенадцати-тринадцати лет — веснушчатая и голубоглазая, в простеньком ситцевом платье и венком из полевых цветов на густых русых волосах, она будто сошла с картины какого-то очень знакомого — нет, не вспомнить сейчас фамилии! — русского художника девятнадцатого века, да так и осталась здесь, в веке двадцать первом. — Давно?