Джеймс Сваллоу - Кровавые ангелы

Сорок первое тысячелетие.

Уже более ста веков Император недвижим на Золотом Троне Терры. Он — Повелитель Человечества и властелин мириадов планет, завоеванных могуществом Его неисчислимых армий. Он — полутруп, неуловимую искру жизни в котором поддерживают древние технологии и ради чего ежедневно приносится в жертву тысяча душ. И поэтому Владыка Империума никогда не умирает по-настоящему.

Даже в своем нынешнем состоянии Император продолжает миссию, для которой появился на свет. Могучие боевые флоты пересекают кишащий демонами варп, единственный путь между далекими звездами, и путь этот освещен Астрономиконом, зримым проявлением духовной воли Императора. Огромные армии сражаются во имя Его на бесчисленных мирах. Величайшие среди его солдат — Адептус Астартес, космические десантники, генетически улучшенные супервоины.

У них много товарищей по оружию: Имперская Гвардия и бесчисленные силы планетарной обороны, вечно бдительная Инквизиция и техножрецы Адептус Механикус. Но, несмотря на все старания, их сил едва хватает, чтобы сдерживать извечную угрозу со стороны ксеносов, еретиков, мутантов. И много более опасных врагов.

Быть человеком в такое время — значит быть одним из миллиардов. Это значит жить при самом жестоком и кровавом режиме, который только можно представить.

Забудьте о достижениях науки и технологии, ибо многое забыто и никогда не будет открыто заново.

Забудьте о перспективах, обещанных прогрессом, о взаимопонимании, ибо во мраке будущего есть только война. Нет мира среди звезд, лишь вечная бойня и кровопролитие, да смех жаждущих богов.

Рафен пребывал среди могил и не мог точно сказать, где кончается земля и начинается небо. Он на мгновение замер под прикрытием большого, напоминающего формой чашу надгробия, держа наготове болтер, но не стрелял. Ветер на Кибеле никогда не прекращался: дул над вершинами характерных для этой планеты приземистых холмов и низких гор, сердито стонал в тощем древостое и гонял волны по сизой траве. Мягкие очертания ландшафта уводили взгляд вдаль, к бесконечному и непостижимому пределу, невидимому горизонту — туда, где серая земля смыкалась с серым же небом. Расстояние скрадывали облака каменной пыли, висящей в воздухе и цветом напоминающей одеяло из свалянной шерсти. Эта дымка состояла из мельчайших каменных частиц, поднятых в небо артиллерийским огнем, который несколькими часами ранее перепахал поверхность планеты.

Рафен вслушивался в гулкий стон Кибелы. Ветер пел среди бесчисленных надгробий, усеявших поверхность во все стороны настолько далеко, насколько позволяла видеть оптика шлема. Рафен стоял над могилами миллионов убитых на войне и слушал, как их оплакивает ветер. Знакомая жажда битвы, безумие, пусть даже загнанное в клетку и скованное железным самообладанием, все равно кипело в его душе, пытаясь вырваться наружу.

Недвижно застывшего Рафена самого можно было принять за надгробную статую. В некоторых областях Кибелы на вершинах громадных гранитных пилонов действительно попадались каменные изваяния, схожие с космодесантниками. В таких святых местах хоронили мужчин одной с братом Рафеном крови; громадные мемориалы служили знаком уважения и олицетворяли на планете власть Империума. Кибела, спутник газового гиганта, была миром-кладбищем, одной из многих сотен планет в сегменте Ультима, объявленных Мавзолеями Валорум.

Рафен стоял, не двигаясь, пока его ауспик не засек едва заметное быстрое движение.

Из-за овального монумента, высеченного из глыбы розового камня, показался силуэт. Он кивнул Рафену, после чего выполнил череду сигнальных жестов закованной в перчатку рукой. Космодесантники выглядели почти одинаково: облаченные в керамит широкие и неповоротливые человеческие фигуры; красная краска на их броне блестела от капель мелкого ненавязчивого дождя.

Рафен ответил кивком и, пригнувшись, стремительно выскочил из укрытия. Он не задержался, чтобы проверить, следует ли за ним брат Алектус, — в этом не было необходимости. Тот шел за Рафеном, как и брат Туркио, а за ним, в свою очередь, брат Беннек. В группу входили космодесантники, за долгие десятилетия тренировок и сражений ставшие деталями единой, прекрасно отлаженной боевой машины. Они перемещались бесшумно, не проронив ни слова, — детская забава для солдат, обученных драться в любых мыслимых и немыслимых условиях. Рафен чувствовал боевой пыл товарищей и их желание поскорее встретить врага. Это чувство висело как хорошо различимый аромат в воздухе, его густой медный привкус оставлял следы на языке.