Сергей Дмитрюк - Зуб кобры

Как жаль, что этим словам так и не удалось сбыться. Через семьдесят восемь дней существования Свободной Республики для Народа народный президент Квой Сен вместе с ближайшими помощниками был предательски убит агентами службы безопасности бывшего диктатора. Народное восстание было потоплено в крови. Полковник диктаторской армии Дэн-Цзеи Ли, брат бывшего президента, встал во главе правительства Гивеи. Хотя новый правитель Гивеи действовал жестоко и беспощадно против своего народа, в политике между Землей и Сообществом он занял двойственную позицию. С одной стороны, разговоры и призывы к усилению могущества Сообщества, возрождению духа предков прекратились. Но вместе с тем новый президент потребовал сокращения объема торговых поставок между Землей и Гивеей наполовину. Были закрыты основные звездные трассы, соединявшие Трудовое Братство и Сообщество. Действующей осталась лишь линия «Гивея — Орбитальная-12». По требованию Дэн-Цзеи Ли был заключен Договор между Сообществом и Трудовым Братством, по которому определялась закрытая пограничная зона, проходящая по границе «солнечного ветра» обоих светил — Солнца и Ближайшей. Входить в эту зону запрещалось всем кораблям, не имеющим на то особого разрешения. Договор также предусматривал не применение друг против друга любых видов оружия и запрещал разработку и производство новых систем уничтожения (на этом пункте настояло Трудовое Братство). С подписанием Договора кончился определенный этап в истории взаимоотношений Сообщества с Трудовым Братством, характеризовашийся тесным сотрудничеством…

Экран ярко вспыхнул, и по нему побежал ряд голубых звездочек, означавших, что диск с записью визиофильма о Мировом Воссоединении закончился.

Взглянув на часы, я сладко потянулся, разминая затекшие руки и ноги. Читальный зал был почти пуст. Сквозь прозрачный купол потолка на меня смотрели тускнеющие в предрассветной дымке звезды, угасавшие одна за другой в светлеющем высоком небе.

В этот ранний час меня охватило неодолимое желание посетить Храм Славы, и я решительно поднялся из кресла и направился к выходу.

Пологая спираль белого мрамора вздымалась на двухсотметровую высоту, опираясь на пять грандиозных стел, красный, треугольно ограненный гранит которых горел в лучах всходившего солнца огненными искрами. Миллионы имен, увековеченных литыми золотыми буквами, покрывали поверхность стел от земли до самого верха, где в лучах солнца полыхал победным розовым пламенем огромный купол чистого горного хрусталя.

Я медленно поднимался наверх, вчитываясь в имена неведомых героев со всех пяти континентов. За каждым именем стояла чья-то судьба, чей-то подвиг, совершенный во благо Человечества.

Открытый небу и ветру, Храм Славы влек к себе со всей Земли жителей Трудового Братства — и совсем еще юных, и умудренных опытом, — желавших прикоснуться к судьбе Человечества, отмеренной вехами истории на несокрушимом камне. Для кого-то свидание это было радостью, вселявшей в них уверенность в бесконечном восхождении человека на вершину познания и совершенства; кто-то печалился, вспоминая о том, скольких жертв, трудов и страданий стоило уже достигнутое. Но никто не сомневался в правильности избранного пути.

Уже на самом верху, среди прочих, я отыскал имя Стефана Мича, гордо горевшее золотом на солнце. Отшлифованные до зеркального блеска зерна гранита под ним поблескивали, совсем как миллионы звезд на просторах Млечного Пути, среди которых плыло имя отважного звездолетчика Трудового Братства, отдавшего жизнь во имя людей Земли. Молчаливо почтив его память, я подошел к медным перилам ограды, вдыхая полной грудью ветер, несший пьянящие ароматы весны. Внизу, под холмом, простирался к далекому горизонту Город, над которым вставал новый день, несший новые заботы и радости. Сейчас, глядя туда, я был твердо уверен, что прошлое, в котором погиб Мич, уже никогда не повторится. Я приложу все усилия для этого! И эта уверенность придала мне новых сил для предстоящей борьбы, в которой я не имел права проиграть.

Город только-только просыпался, когда, скользнув в крохотной стеклянной кабинке подвесной дороги над Тополиным проспектом, я подходил к дверям своей квартиры, расположенной на двадцатом этаже громадного жилого поселка, каким был этот дом. Приложив ухо к прохладной поверхности, я прислушался, как будто сквозь зеленоватую толщу волокнистого стекла действительно можно было что-то услышать. Нажав кнопку входного устройства, я открыл дверь и вошел в полумрак округлого холла. Осторожно заглянул в гостиную.