Евгений Прошкин - Война мертвых

Она подошла совсем близко, так, что он уже не видел всего лица, а мог сфокусировать взгляд лишь на длинных, пушистых ресницах. Нижней губе стало щекотно – к ней притронулось что-то нежное и мягкое.

Тихон вспомнил складку на брюках Марты. Это было как-то связано – и плотные тугие штаны, и ее неторопливый язык. Тихон не знал, почему, но вдруг понял, что, когда касаешься губ другого человека, получаешь право распоряжаться его одеждой.

Марта подалась назад и увлекла его за собой. Ремень глухо ударился о пол, но она продолжала держать Тихона маленькой уверенной ручкой. Он и не думал сопротивляться, только опасливо оглянулся на закрытый створ и послушно потащился к кровати.

Она что-то беззвучно сказала, и Тихон почувствовал ее гладкие теплые зубы. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного. Он даже не мог представить, что чужие зубы, которые ты можешь потрогать своим языком, – это хороший повод, чтобы жить.

– Ты хочешь, чтобы я все сделала сама? – лукаво спросила она, чуть отстранившись.

Тихон густо покраснел. Марта, очевидно, ждала не ответа, а каких-то действий – причем не каких-то, а непременно уверенных и красивых. Он принялся судорожно ковырять ее пряжку. Замок не поддавался, и Тихон физически ощущал, как убегает бесценное время.

Справившись наконец с поясом, он осоловело завертел головой, соображая, куда бы его положить. Взгляд нечаянно наткнулся на собственные брюки. Ничего особенного из них не торчало, в конце концов, сам он созерцал эту деталь по несколько раз в день, и женщинам он ее тоже показывал, но все те женщины были врачами – эту деталь они видели совсем в другом состоянии и даже если брали ее в руку, то совсем не так, как Марта.

– С тобой все ясно, – насмешливо произнесла она.

Что-то мгновенно изменилось. Описать это словами было невозможно, просто волшебная тишина впиталась в стены, воздух стал прозрачней и жиже, а свет – резче.

Марта села на кровать и кратко его чмокнула – с таким умилением, точно это был резиновый зайчишка.

– Раздевайся, чего стоишь? – буднично сказала она и, закинув ногу на ногу, взялась за обувь.

Тихон не мог и шевельнуться, ему казалось, что, как только он сделает первое движение, остатки тягучей сладкой сказки тотчас растворятся.

Марта разулась и, поставив ботинки на пол, приступила к застежкам на рубахе.

Ощущение утраченной тайны понемногу возвращалось. Чем выше поднимались ее пальцы, тем большее волнение овладевало Тихоном – вот сейчас она расстегнет верхнюю кнопку, и ему откроется что-то такое...

Марта сняла рубаху, затем деловито ее свернула и положила к ботинкам. Если б она сделала это чуть медленнее... А так получалось, что Тихон для нее вроде той женщины в белом халате, которой можно показывать все, что угодно, и при этом ничего не чувствовать.

Она на мгновение замерла и, подняв голову, поймала его одурелый взор.

– Нравится?

Да, ему нравилось. У Марты была большая налитая грудь, слегка – самую малость – свешивавшаяся от тяжести. Она сильно отличалась от бесполых, невыразительных холмиков, что вольно или невольно Тихон видел у сверстниц, но главное, она не была запретна. Даже ее изображение заставляло Тихона переживать, теперь же он мог не просто любоваться, но и делать с ней то, о чем так исступленно мечтал.

От мысли, что он до нее дотронется, у Тихона закружилась голова. Он будет ее гладить, прямо сейчас – столько, сколько захочет, и Марта не станет возражать.

– Ну, что же ты? – шепнула она, снова прикасаясь к нему ласковыми пальцами.

Тихон согнул окаменевшую руку и потянулся к ее груди. Кожа у Марты была смугловатая, как от умеренного загара, тем соблазнительней выглядели родинки возле большого темного круга с напряженной горошиной посередине. Тихон собрался с духом и прижал ладонь к соску – он оказался гораздо тверже и горячее, чем Тихон представлял. От этого неожиданного и счастливого открытия в голове что-то лопнуло и мгновенно разлилось по всему телу. Он на миг захлебнулся медовым блаженством – стены с потолком искривились, а пол заходил ходуном так, что Тихон еле удержался на ногах.

– На ужин морковное пюре, – нервно хохотнула Марта.

Он не сразу понял, что произошло. Марта вытерла руку о кровать и начала одеваться.

– Вот ведь, связалась, – раздраженно бросила она. – Не пялься, милый мальчик, на тетеньку, лучше иди помойся. Нет, сначала выпусти меня отсюда.

Марта ушла так быстро и бесследно, словно ее здесь и не было. О позоре напоминал только валявшийся ремень и расстегнутые штаны – в них пульсировало, стыдливо сжимаясь, то, что Тихон успел возненавидеть. Он с укором разглядывал ненужный орган, раз и навсегда испоганивший ему жизнь. Марта никогда его к себе не подпустит, и тем ужасней то, что он уже изведал ее тепло, ее умелое внимание – пусть даже и в такой форме, но это было дороже, чем доступные объятия Алены и ее подруг, которых он всегда сторонился.