Святослав Зайцев - Семицвет - молодость богов. Части 1-2

Поэтому сейчас он поступил так же — просто резко открыл сообщение и прочитал.

И сразу настроение-то улучшилось! Он поступил правильно, что открыл. Рано утром, в понедельник, кто-то отказался от билета, и билет был определен на его имя.

Так, надо было срочно соображать. Времени оставалось мало. Сегодня утро субботы. Они возвращаются днем в воскресенье. Значит все должно быть готово. А как же заявка? Проклятие!

Надо было достать бумагу, а где есть бумага? Правильно, в книгах. Он схватил Тома Сойера. Титульный лист — абсолютно чистый титульный лист. Слегка пожелтевший. Ну да, в старинных книгах всегда вначале был один чистый лист. Книгу жаль. Но выбора не было. Он взял папино лезвие для бритья и аккуратно вырезал лист. Загрузил заявку и отправил на печать в библиотеку, там был принтер. Каким образом он заполнит заявку — непонятно. Но он должен это сделать. Оставалось приготовить одежду, написать Свете письмо, чтобы она выстирала и выгладила одежду и можно со спокойной душой отправляться в поход.

Уже на пятом километре он проклял все, что мог — ну зачем, зачем нужно было брать с собой столько вещей? Он взял тент, который ни разу не пригодился, палатку — так, на всякий случай, учитывая, что ему хватало места в общем шатре, ещё удочки и снасти, чтобы порыбачить, хотя мог обойтись и без этого.

В общем, он набрал столько вещей, что едва смог поднять. В конце путешествия чувствовал себя ужасно и обратно собирался очень тяжело. Каждое движение давалось с трудом. Да что с трудом — двигаться не хотелось, вообще ничего не хотелось. Хотя, пожалуй, все же хотелось — волшебную дверь — вошел в неё и сразу дома. В душ. И спать. Но такой двери не существовало, и сделать последний рывок ему предстояло самостоятельно.

В общем, к концу путешествия он вымотался так, что едва плелся. Но показывать слабость, конечно, было нельзя ни под каким предлогом. Поэтому он тащился за всеми, мысленно упрашивая высшие силы, чтобы ниспослали привал. Да побыстрее.

А ведь как хотелось, чтобы все увидели, как он хорошо ловит рыбу и как умеет раскладывать палатку. И неважно, что ловить рыбу он не умел, а палатку сам ни разу в жизни не ставил. Но даже если с рыбой и палаткой получилось бы — все равно, кажется, оно того не стоило.

А вот остальные шли практически налегке. Вера вон даже пританцовывала. Алиса постоянно что-то болтала ей вслед. Гордый Лазарев шагает самым первым. А за ним — Елизаветта.

— У тебя лицо измученное, — сказала она. — Может, стоило оставить часть вещей дома?

Алексей не знал, что ответить. А что тут отвечать? Елизаветта — сама очевидность!

— Может и стоило, — огрызнулся тот, так как больше ничего не пришло на ум. И о том, что стоило вещей поменьше взять, он думал последние несколько часов. А тут ещё масла в огонь.

— Но как бы то ни было, — сказала она бодро, — у нас получилось замечательное приключение. Правда, ребята?

— Конечно, — согласился гордый Лазарев. — Приключение отличное. Подвигались хорошо.

Ничего хорошего в этом, так называемом приключении, Алексей не видел. Вместо того, что бы взять средство от загара — которое, как ему всегда казалось, нужно только изнеженным девчонкам, которые не хотят загореть (а он хотел), он взял бумажный учебник по математике. И геометрии, дав себе слово учиться, во что бы то ни стало. Но так ни разу и не открыл.

В результате он сгорел. И сгорел серьезно. Не настолько серьезно, чтобы обращаться к врачу, но вполне достаточно, чтобы помучиться недельку-другую, а в ближайшие несколько дней не носить ничего кроме фланелевой пижамы… И без того тяжелый рюкзак, давивший на обгоревшие плечи доставлял настоящее мучение, а джинсы — казалось, были сделаны из колючей проволоки.

Но и этого было мало — снасти он взял вместо репеллентов, подумав, что от мошкары и так спасется. Но и это оказалось не так. Окрестности речки были сырыми, трава густой и высокой, всюду кипела, жужжала и вибрировала жизнь. А мошкара со всей равнины, кажется, прознала про то, что Алексей Прошин, тринадцати лет от роду, репеллентов не взял, и, сговорившись его атаковала.

И ладно бы это было обычное комарье, которое он убивал в детской, перед тем, как лечь спать. Ещё были оводы, слепни и ещё какие-то бабочки с зелеными крылышками. И кусались они не просто так — а действительно больно.

Сгоревший, искусанный, смертельно уставший… Попавший во все неурядицы, какие только смог. И после всего этого, Лазарев заявляет, что отлично подвигались, а Елизаветта спрашивает, отчего у него такое лицо измученное? Он разозлился. Снова и снова, захотел огрызнуться, наговорить гадостей, но сил уже не было. И все о чем он мечтал — это поскорее добраться домой, отыскать в ближайшей аптеке какое-нибудь обезболивающее и заснуть.