Святослав Зайцев - Семицвет - молодость богов. Части 1-2

В какой-то момент стало ясно, что дальше в обуви не пройти. Елизаветта перевела дух.

— Да что ж ты будешь делать. Неудача одна за другой!

Кто бы говорил, подумалось Алексею. Не она же сгорела и была искусана. Убилась под рюкзаком, а потом промокла насквозь. По сравнению со всем этим её неудачи — неудачки… Воспринимались просто детскими шалостями.

— Полагаю, дальше мы не сможем пройти. — Сказала она задумчиво.

— Отчего?

— Да там болото! Это просто опасно.

— И что будем делать, ребята ведь уехали?

— Вернемся к речке и будем ждать. Там, по крайней мере, не увязнем.

— И как долго мы будем ждать?

— Пока за нами не приедет помощь.

Алексею поплохело. Он совершенно не представлял, когда за ними может приехать помощь. Предположим, сначала Лазарев доберется до причала, прождет три или четыре часа. На пятый час начнет беспокоиться. Дождется ночи, позвонит его родителям. Они дождутся утра и вызовут полицию. Полиция прочешет территорию и к вечеру доставит их домой.

Уставших и счастливых.

Идея, конечно, прекрасная, но вот… Билет на самолет. Ему было очень скверно, но вслух он ничего не сказал. Да и что расскажешь? Елизаветту не переубедишь. Он уже успел её изучить. Если она говорила «нет», значит нет. Упрашивать и давить на жалость не получалось. К тому же, если он расскажет ей про билет на самолет, она только посмеется. Она же, как остальные в него не верит. К тому же он её побаивался. Она держала в дисциплине весь класс, и одним гневным взглядом могла привести в ступор даже Лазарева.

Какой у него был выбор? Да никакого. Он просто развернулся и поплелся за куратором обратно. Хуже не может быть? Вранье! Хуже становилось с каждым часом.

Он сел у речки и уткнулся подбородком в колени. Его разрывало от отчаяния. Разрушилось на глазах все, что могло. А ведь в любой другой момент ему было бы хорошо — и пейзаж, и колышущаяся вода, и даже плывущая вдалеке ондатра произвели бы на него более чем приятное впечатление. Но сейчас он все это ненавидел. Его раздражал каждый блик на воде этой проклятой разлившейся реки, каждый звук, каждое движение и даже мошкара, которая не могла его укусить, и которую он убивал просто из-за тихой злости. И эта река… Эта река. Она измучила его, вытрясла все силы, превратила в тряпку и вот сейчас она забрала у него последнее, что было — его мечту.

— Тебе что, плохо? — спросила Елизаветта, задумчиво пожевывая травинку. Он мотнул головой. Меньше всего ему хотелось с кем-то общаться.

— Ну смотри. — Сказала она, пожав плечами и откинулась на спину, закрыв глаза.

Он встал и отошел метров на десять, бессильно уткнулся в колени и второй раз за неделю позволил себе разреветься…

И что самое удивительное — минут через пятнадцать ему полегчало. Вот же плакса. Не дай бог, кто узнает. Он тщательно умылся и позволил себе ещё раз тихо всхлипнуть в футболку — для верности. Чтобы все вышло.

Ему все так же было плохо, но отчего-то он перестал мучиться по этому поводу. И ему нужно было решение. Впрочем, решение как раз было. Только принять осталось. И он это сделает.

— Сударыня, — сказал он, подойдя к Елизаветте. Кажется, та дремала, — нам нужно продолжать путь. Во что бы то ни стало.

Она открыла глаза.

Так, сконцентрироваться. Нужно было быть максимально сконцентрированным, как когда с отцом споришь. Стоит только на мгновение расслабиться, как он отругает ни за что.

И сейчас этот человек был его главным врагом. Лежит спокойно, травинку пожевывает. Словно ничего и не происходит. Да она ещё похуже отца будет, наверное. И этого врага, во что бы то ни было, нужно победить. Здесь и сейчас. Она открыла глаза, и заслонила рукой солнце.

— Да что с тобой происходит, я не понимаю? Ты что, плакал?

— Да, плакал.

— Из-за чего?

— Плохо было. Пойдемте, нам надо продолжать наш путь.

— Это невозможно, — отрезала она и откинулась снова, закрыв глаза. — Там болото.

— Тогда я… — Он стал спешно соображать, что сказать. — Пойду один. Да. Пойду один.

— Ты не пойдешь один. — Сказала она спокойно не открывая глаз, со своей чертовой травинкой. Так и захотелось её выдернуть и убежать, весело подпрыгивая.

А она и отвечает:

— Я тебе не позволю. Я не могу рисковать тобой и собой, в том числе. — Она приподнялась на локти. — Да, меня вышвырнут с работы и лицензии лишат, если узнают, что я пошла на такое.

— Но это вопрос жизни и смерти! — взмолился он и мысленно себя пнул. Нельзя было так поступать. Давить на жалость так же глупо, как и шантажировать — только сильнее её разозлишь.