Олег Верещагин: Чужая земля

Поэтому Борька Утесов, четырнадцатилетний казачонок из станицы Черноречье, добирался туда вторые сутки.

Подняв левую руку с комбрасом — комплексным браслетом-терминалом — Борька сверился с картой. Оставалось километров семь, не больше, и мальчик похлопал коня древком рогатины по крупу:

— Давай, солнце моё, — негромко сказал он, — уже недалеко совсем, давай.

Между огромными деревьями легко мог бы пройти стандартный джип. Но густющий подлесок катастрофически затруднял движение, порскала из-под копыт животная мелочь, а могло попасться и что-нибудь крупное и опасное. Во всяком случае, медведи тут были. Кроме того, эти леса славились, как вотчина диких племен, не признающих ничьей власти, но умело подогреваемых в ненависти к землянам эмиссарами Иррузая. Ненависть эта густо замешивалась на страхе, а оттого была непредсказуема и опасна. В своих охотничьих экспедициях Борьке приходилось и убивать лесовиков, и меняться с ними, и даже жить в их селениях, поэтому он хорошо себе представлял, на что они способны.

Слева за деревьями появилась хижина — приземистая, сложенная из плоских глыб камня-дикаря, проконопаченных основательно мхом, крытая камышом, уже успевшим поседеть от старости. Ее построили германские охотники, заходившие в эти места. Между Борькой и хижиной стояла грубая прямоугольная плита из алого гранита с высеченными на ней солярными знаками и витыми готическими буквами. Плиту окружало плотное кольцо лежащих на земле черепов, на некоторым из которых сохранились «хохлы». Та еще картиночка — германцы ни милосердием, ни пониманием чужих проблем не отличались, философствовать не любили, стреляли быстро и точно, пленными не интересовались, за своих убитых мстили с угрюмой сосредоточенностью, из-за чего постоянно имели неприятности с властями колонии вплоть до генерал-губернатора, что их нисколько не колебало. Временами Борька их жалел и пытался представить себе Безвременье, когда погибло почти всё население Европы, а потомки уцелевших спаслись пол покровительство более везучих русских и англосаксов, вот уже третий век упорно и не слишком удачно пытаясь восстановиться, как полноценные народы. Но германцам еще повезло, а вот француза, китайца, негра Борька видел лишь в сохранившихся старых лентах и на фотках — смешных моноплоскостных изображениях…

— Хоп, — Борька вновь подбодрил коня. Впереди за деревьями прошли, неспешно обрывая листву с деревьев, несколько длинношеев — похожие на динозавров млекопитающие, они имели жуткую внешность, но для людей и вообще живых существ опасности не представляли — разве что наступят случайно… Да и добираться сюда из южных лесостепей они почти не добирались, предпочитая тамошние места, кишащие разнообразнейшей странной жизнью. — Хоппа, Раскидай!

Конь пошел рысью — плавной и мягкой. Борька на ходу отводил от лица древком рогатины тонкие ветви, пригибаясь под толстые.

Утоптанная звериная тропа вывернулась живой лентой под конские копыта из-под огромного раскидистого дуба. Борька выпрямился в седле, готовясь пришпорить коня каблуками (шпор он — казак и сын казака — не носил)… но короткий, утробный рык, за вершившийся всхлипывающим "Иххх…", заставил его натянуть повод, и Раскидай встал, как вкопанный. По его шкуре прокатилась волна дрожи, конь захрапел.

По тропе неспешно, уверенно трусила полосатая гиена. Очень похожая на своих земных собратьев (как и все геоморфные планеты, Сумерла доводила теоретиков биологии до умоисступления — будь их воля, они бы размазали подобные планеты по космосу тонким слоем вещества и успокоились) гиена вовсе не была труслива. Больше полутора метров в холке, с клыками, легко раскалывающими кости на ноге мамонта, полосатка мало кого боялась в лесу и сейчас, возвращаясь в свое логово, наткнулась на человека. На всадника. Людей гиена не видела никогда в жизни и не была голодна, но это существо шло по ее тропе — этого было вполне достаточно для нападения. Гиена опустила к утоптанной земле большую квадратную голову и снова зарычала.

Борька внимательно следил за ее движениями. Встреча была не из приятных. Точнее — встреча была смертельно опасной. Конечно, можно успеть развернуть Раскидая — и гиена с ее ковыляющим галопом вовек не догонит уральца. Можно выхватить "пятьдесят второй"… Но ни бегства ни стрельбы из плазмомета по зверю Борька себе не простил бы.

Он размышлял не больше секунды. Потом перехватил рогатину, левой рукой выхватил из-за голенища волкобой и, шенкелями подняв коня на дыбы, выкрикнул: