Дэйв Волвертон - На пути в рай

Этим же вечером я встретился с Мигелем и еще двумя привязавшимися ко мне химерами, но не говорил о своих планах относительно Гарсона. Мы вспоминали о прошлом и еще больше подружились.

Мне не очень нравилось то, что я делаю, планируя освобождение Тамары. Я не чувствовал себя уверенным. Не понимал до конца, почему пытался спасти раненую женщину ябандзинку, почему вообще заботился обо всех них. Если я делал это только под воздействием заложенной программы Тамары, тогда моя мораль мало чего стоит. Убивая Эйриша, я совершил это из-за Флако. Когда я убил Хуана Карлоса, то сделал это ради себя самого. А когда спасал женщину, то считал, что делаю это лишь потому, что она человек. Все эти случаи, похоже, совсем не были связаны с программой Тамары. Лишь однажды я пытался убить именно из-за женщины — это случай с Люсио. И я понял, что нечто более сложное, не одно влияние Тамары, другое воздействовало на мою решимость убивать: радикальная программа Тамары убедила меня, что до некоторого предела мы программируем себя сами. В течение жизни мы вырабатываем определенный образ мыслей. И не потому ли я убивал, что именно тренировался в насилии, как выразилась она? И прекратил тренироваться в насилии, когда понял, насколько пагубно оно действует на меня.

Теперь я поклялся упражняться в сочувствии: создать собственную глубокую программу, которая изменит всю мою жизнь; так слабак в пятьдесят килограммов начинает наращивать мышцы, чтобы стать самым сильным человеком в мире. На примере Абрайры я видел, что эта способность к сочувствию не обязательно должна быть врожденной. Ее можно выработать. Я чувствовал себя так, словно стою на вершине холма, от него вперед уходит золотая дорога, и я вижу на ней человека, каким когда-нибудь стану.

Наше общество в Панаме прославляло противоречивого человека — человека из стали и бархата. Я знавал людей, которые пытались быть тем и другим. И насколько мне известно, это никому не удавалось. Я видел также, что тренировки в симуляторе, тренировки в насилии заставили меня частично потерять способность сочувствовать. Я знал, что если продолжил бы тренироваться с самураями, вообще утратил бы такую способность. Образ жизни воина — смерть. Я стал бы таким же опустошенным, как рефуджиадос, как Мавро, как сами самураи. И если я сохранил какое-то подобие человечности — из-за того лишь, что мне повезло, а не по своему выбору. Мне повезло, что после мятежа меня поместили в криотанк, повезло, что у меня оказались друзья, которые помогли мне стать лучше. Тамара считала, что я действую в соответствии с ее программой, и до некоторой степени она права. Но такой ответ слишком упрощен и не объясняет всего.

Я провел день, размышляя над этими проблемами и приводя в порядок свои воспоминания о семье. Записывал их, чтобы больше никогда не забыть. Связался с кораблями на орбите и убедился, что могу получить место в жилых помещениях экипажа «Харона», тем самым риск встречи с японцами будет сведен до минимума.

Я решил навсегда оставить Пекарь.

Я думал о Викториано и Татьяне, о своем отце и о возможности встречи с другими членами семьи, и меня тянуло к ним. Я не мог вынести мысли о том, что мне придется остаться на Пекаре, и дело было не в плохих воспоминаниях: дело в злом будущем. Общество, которое создают мои companeros, злое и нездоровое. Мы захватили планету из жадности и все время убивали ее жителей. Я не видел будущего у такого общества. Действительно, прошло четыре дня, а мы ничего не делали. Город лежал в развалинах, и никто их не расчищал. Никто ничего не восстанавливал. Наемники бродили повсюду, хлопали друг друга по спине и весь день бездельничали. По вечерам они сидели у костров, пели песни, играли, напивались и рассказывали анекдоты.

Весь день меня преследовали тяжелые мысли. Я планировал свои действия относительно Гарсона. Вечером пошел к костру, пил, пел и вел себя как придурок — как и все остальные. А когда Гарсон отправился спать, толкая перед собой коляску с Тамарой, я встал и пошел за ним, рассчитывая узнать, где он ночует и как можно его подстеречь. За ним пошло больше десяти химер, точно так же, как меня сопровождали мои химеры. Я понял, что справиться с Гарсоном будет нелегко, потому что он никогда не оставался один. Куда бы он ни шел, его сопровождали взгляды химер.

Мы шли по городу к большому дому, где разместился Гарсон, когда из джунглей на холме появилась машина. Очевидно, одна из наших, потому что автоматическая защита пропустила ее к городу. Я решил, что это один из наших патрулей. В машине сидели четверо оборванных наемников; когда машина вошла в город, один из наемников окликнул: — Гарсон! — Все они беспокойно оглядывались. Явно были встревожены.