Андрей Лестер - Москва 2066. Сектор

Теоретик вдруг выскочил из освещенной комнатки и, прячась за ящиками, подобрался ближе к Чагину.

– Никита! – громко зашипел он. – У нас есть шанс!

Чагин глянул на Леву. В руках у того был пистолет. Обычный пистолет Макарова. Чагину приходилось когда-то стрелять из такого на стрельбище со знакомыми ментами.

– Дети-Омега! – шипел Теоретик. – Леша может выстрелить!

– Даже не думай! – сказал Чагин, продолжая следить за приближающимся Буром.

– Семь, – сказал Бур.

Мураховский вскинул арбалет, и в это же мгновение раздался электрический треск, из футляра Сервера посыпались искры, и Мураховский, раскинув руки, опрокинулся на спину. Бур отреагировал молниеносно – с тупым чавкающим звуком стрела проткнула насквозь шею Сервера.

– А-а-а! – завизжала Анфиса.

Из-за медленно ползущей бетонной двери вышел Леша.

– Вот так-то оно будет лучше, – сказал Бур, перезаряжая арбалет.

– Никита, ради бога! Паника в блогосфере! Мальчик может выстрелить, – шипел из-за ящиков Теоретик.

– Папа, возьми у него это! – сказал из-за спины Чагина Леша.

– Нет, – сказал Чагин, сидевший в прошлой жизни за убийство.

– Возьми! – сказал Леша.

Бетонная дверь почти закрылась.

– Шесть, пять и четыре! – сказал Бур, приближаясь. – Журналист, давай по-хорошему.

– А-а-а! Паника в блогосфере! – завопил вдруг Лева и, швырнув пистолет под ноги Чагину, бросился на Бура.

Двухметровый полковник спокойно подождал, пока маленький Теоретик вцепится в него снизу, и страшным ударом ручки арбалета раздробил ему голову.

– Стреляй, папа! – Леша подхватил пистолет и протянул Чагину: – Стреляй!

Чагин вскинул пистолет и нажал на курок. Ничего не случилось. В тишине раздался хохот Бура.

– Какое разочарование, да? – сказал он, переступая через тело Левы, и поманил громадной лапой. – Иди, мальчик, сюда.

«Предохранитель!» – блеснуло в голове у Чагина. Он лихорадочно щелкнул предохранителем и еще раз нажал на курок. Выстрел ударил в упор. Зрачки Бура расширились от боли и удивления. Он упал на одно колено, прохрипел что-то неразборчивое, пытаясь удержать в руках арбалет, и завалился набок.

Когда я открыла глаза, везде было солнце, много солнца. Вся комната была заполнена солнцем. В открытом окне качались ветки абрикос, медленно роняя бело-розовые лепестки цветов. Где-то недалеко фыркали лошади, и играла музыка. Странный высокий голос пел на английском языке: «Fantasy, return to the fantasy…» Эту музыку я уже слышала когда-то у отца Бориса.

Я пошевелилась. Сильно покалывали кончики пальцев на руках и ногах. Немного кружилась голова. Но в целом я чувствовала себя неплохо.

Я приподняла голову и оглянулась. За изголовьем постели в широкой клетчатой рубахе спал в кресле Егор Петровский, сын директора электростанции. Я подумала, что он заснул на посту сиделки, и мне стало радостно и смешно. Я засмеялась. И вспомнила все. И перестала смеяться.

Мне удалось включить мобильную связь в целом городе. Включить и удерживать ее в течение почти сорока минут. Когда-то для этого нужны были разные операторы, антенны, частоты и всякая подобная лабуда. А я сделала это одна, без ничего.

Я вспомнила, как тяжело мне было. Как с каждой минутой становилось все тяжелее. Мозг как будто опустили в кипяток, вокруг все плыло в ослепительном радужном свете, и мерцающие очертания Бориса и Регины всплывали передо мной и кричали, чтобы я остановилась, но я не имела права останавливаться. И я продержалась сорок минут.

Потом я помню, мы ехали с губернатором Хабаровым встречать садовника, который вез домой своего сына, свою жену и дядю Игоря. Помню, как испуганно смотрел на меня садовник Никита Чагин, и как звонко рассмеялся его сын, когда я поздоровалась с ним, и как я успела подумать о том, что этим мальчиком собирались заменить меня, и что надо будет как-нибудь потом поговорить с мальчишкой. Помню, как я медленно подошла к повозке, и заглянула в нее, и увидела посиневшее тело в сгустках крови с куском железного прута, торчащего из груди. Больше я не помнила ничего.

– Егор! – позвала я. – Егор!

Егор открыл глаза, вздрогнул и, оттолкнувшись ногами, резко поднялся по спинке кресла. Он улыбнулся своей замечательной, немного застенчивой улыбкой и потер голову обеими руками.

– Плохая из меня сиделка, – сказал он. – Прости.

– Ничего, – сказала я. – Я рада тебя видеть.

– И я рад, – сказал он. – Хотя мне и немного страшновато. Не знал, что ты можешь такое.