Борис Орлов - Испанская партия

- Где? - поинтересовался Мехлис с невинным видом. - И раз имеете - почему не пользуетесь?

В ответ раздалась матерная брань...

-...Вот, товарищи, и все, что предлагают нам фашисты, - Лев Захарович обвел взглядом окруживших его бойцов. - Что скажете? Примем предложение? Что будем им отвечать?

- А хер им в глотку не предложить? - спросил кто-то.

В толпе красноармейцев раздались смешки. Мехлис нахмурился:

- Кто это сказал?

- Ну, я, товарищ корпусной комиссар, - вперед протолкнулся Веня Каплер. - Могу и еще раз повторить: хер им в глотку, а не сдаваться!

Мехлис подумал, а затем широко улыбнулся:

- Кто-нибудь не согласен с мнением товарища Каплера?

Бойцы словно взорвались! Они орали, свистели, улюлюкали, почище немногочисленных басков, которым еще только переводили Венины слова. Сквозь шум и гам прорезался могучий бас Домбровского:

- А глубоко, товарищ Каплер?

- Что "глубоко"? - опешил Веня.

- Хер в глотку, глубоко?

Каплер не успел ответить, как вмешался Киреев:

- Чтобы из жопы вылез, товарищ старший лейтенант!..

Лев Захарович смотрел на своих бойцов, и в груди у него растекалось какое-то удивительное, сладкое чувство, словно у отца, смотрящего на подросших, окрепших сыновей. Красноармейцы, которым скоро предстояло пойти в атаку, у которых кончилась еда и были на исходе патроны, веселились! Забыв о смерти, они хохотали, корчились от смеха, хлопали друг друга по плечам и спинам - словом, вели себя словно расшалившиеся дети. Мехлис незаметно смахнул слезинку:

- Товарищи! Товарищи...

Шум стих словно по мановению волшебной палочки. Теперь все смотрели на комиссара...

- Товарищи! Родные мои... - голос Льва Захаровича предательски дрогнул. - Спасибо вам, дорогие мои... От всего сердца, от всего нашего Союза, от товарища Сталина - спасибо вам, ребята...

...Через час со стороны легионеров снова раздался сигнал к переговорам. Мехлис поискал глазами горниста, но тут...

Горнист, последний уцелевший из оркестра второго стрелкового полка поднес к губам сияющий медью корнет и в тишине раздались первые такты "Интернационала". Он стоял, над залегшими перед броском десантниками, стрелками, ополченцами, стоял гордо и прямо, выдувая бессмертное "Вставай, проклятьем заклейменный..."

- Весь мир голодный и рабов! - подхватил вдруг широкоплечий невысокий стрелок и встал с винтовкой наперевес.

Он чуть помедлил и внезапно шагнул вперед...

- Кипит наш разум... - легко, прыжком поднялся Домбровский и тоже шагнул вперед, сжимая в руках ППД.

- Возмущенный... - завопил старшина Политов, вскакивая вслед за своим командиром.

- И в смертный бой вести готов! - Мехлис зашагал вместе с бойцами, туда - к позициям легионеров.

- Это есть наш последний... - рычал мехвод Киреев, налегая на рычаги.

- И решительный бой! - орали на два голоса Ястребов и Каплер, мотаясь в башне.

- Con " Internationale"... - рявкнул могучий баск, торопясь за танком.

- Воспрянет род людской! - гаркнул Эпштейн, потрясая винтовкой.

С той стороны ударили было пулеметы, ожила пушка, но танк, расстреливая последние снаряды, заставил их замолчать. Горнист лежал в луже крови, последним усилием прижимая к груди иссеченную осколками медь, но над полем, не умолкая, гремело:

С той стороны вдруг тоже поднялись цепи. Легионеры не выдержали ожидания и сами рванулись в атаку.

Красноармейцы и баски рычали и хрипели грозные слова Эжена Потье, и последний БТ-5 будто аккомпанировал им лязгом траков и ревом мотора.

Мехлис прищелкнул к маузеру колодку и приготовился стрелять. И в этот момент:

Набранные в легион русские белоэмигранты решили внести свои пять копеек в общее веселье. Сомкнувшись плечом к плечу, выставив вперед маузеровские винтовки с примкнутыми клинковыми штыками, они шагали, точно на параде. Словно бы ожили кадры кинофильма "Чапаев" и вновь на красные позиции маршируют капелевцы...

заорал кто-то над самым ухом Льва Захаровича. Мехлис невольно оглянулся: это был красноармеец Бабаяров, комсомолец-хлопкороб из Узбекистана. Нещадно коверкая слова, он даже не пел, а выкрикивал: