Дмитрий Ермаков - Слепцы

Я бы точно нашел, чем тут заняться. В этот раз ничего вслух не сказал, но, видимо, вождь все прочел в моих глазах.

– Заблуждаешься, Герман, – сурово цедит Афанасий сквозь зубы, и я опять чувствую себя неуютно.

Сложный человек. Непостижимый. Ничего не скроешь. Ничего не утаишь. Хоть не думай вообще. Вождь немного ослабляет хватку. Невидимые клещи, сжавшие мою голову, исчезают.

– Поэзия, значит… Неужто у вас тут и поэты есть? Кто же это?

– Все, – последовал ответ.

– И ты?

– И я, – кивает вождь, – у нас каждый месяц проходят вечера творчества. Там каждый декламирует то, что сочинил. Не веришь, что я могу сочинить стихотворение? Думаешь, я только кости ломать умею? Что ж, прочту что-нибудь. Из нового. С рифмой, говорят, проблемы. Но вообще всем нравится.

Строчка следует за строчкой. На моих глазах Афанасий, этот грозный, суровый гигант, преображается. Он сидит, чуть прикрыв глаза, откинув голову. Лицо спокойное и одухотворенное.

– Здорово! – шепчу я с восхищением. – Правда, замечательно. Но я все равно не понимаю. Не понимаю, к чему все это? Концерты, спектакли… Зачем?

– Со временем поймешь. И хватит об этом. Теперь, думаю, пора ответить на самый важный вопрос, – Афанасий вдруг осекся. Обли-зал губы, сглотнул… Он волнуется. Что за новость на этот раз он собирается мне сообщить?

– Тебе хочется увидеть второго космонавта, капитана космического корабля? – произносит тихо Афанасий.

– Кого-кого? Ка-пи-та-на? Ну, да, – растерянно киваю я.

Так, значит, я не один! Значит, нас было двое!

– Сейчас увидишь. Идем со мной.

Кондрат Филиппович сидел с копьем наготове у самой воды и терпеливо ждал, когда из глубины поднимется рыба.

На самом деле рыбалка была только поводом остаться наедине со своими мыслями, не более того. В полной тишине, отрешившись от лишних переживаний, готовился Кондрат к очередному уроку. Очень важному уроку. Возможно, самому ответственному занятию за все годы.

Тему предстояло обсудить сложнейшую, мало для кого ясную. Тему духов, хранителей пещер.

Старик знал: они существуют.

Пещеры, кажущиеся холодными пустынями, на самом деле не пусты. В них обитает не поддающаяся объяснению, недоступная разуму сущность. Знал об этом и Афанасий, а покорное вождю племя безропотно выполняло все необходимые ритуалы. Но старик был этим положением вещей недоволен. Он считал, что люди должны не слепо следовать обычаям, а поступать осознанно.

Но чтобы поняли они, должен был понять и он.

«Мрак и Тишина… Грозные, суровые правители подземелий. Они жили тут испокон веков, они останутся до конца времен. Прошло пять миллионов лет с того времени, как возникли пещеры. И с тех самых пор ни один лучик света не разгонял абсолютную тьму; ни один звук не нарушал всеобъемлющее безмолвие».

Так планировал начать он свой рассказ. Потом следовало окунуться в историю. Нужно было объяснить, как удалось людям одержать победу над подземным миром.

«Но пришел 1965-й год. Вездесущие, любопытные, упорные люди, оснащенные сложной техникой и приборами, проникли и сюда. Они провели в пещеры электричество, а затем и самое настоящее метро. Мрак разогнали ярким светом прожекторов, вспышками бесчисленных фотоаппаратов. Тишину рассеял грохот поездов, гомон беспечных туристов. На мрачные мысли наводил вывешенный на входе в пещеры запрет справлять нужду. То, что никто не делает, не запрещают».

Кондрат не упускал возможности бросить валун в огород сгинувшей цивилизации. Табличку с выпуклыми буквами, запрещавшую справлять в пещерах малую нужду и ломать сталактиты, он каждую неделю протирал лично. И каждый день помогал убирать мусор, оставленный туристами. Он знал, о чем говорит. Правда, имелась одна тонкость. Весь хлам, что так и не успели убрать в день Катаклизма, потом очень пригодился племени. Но на этом старик предпочитал не заострять внимание.