Дмитрий Ермаков - Слепцы

Я сознаюсь, что связь наша началась не вчера. Говорю, что мы любим друг друга. Что мы хотим быть вместе. Что врать ему и встречаться тайно, на людях делая вид, будто ничего у нас нет, глупо и гадко.

О том, что мы считали их всех мертвыми, даже упоминать не стал. Я вообще не оправдываюсь, а просто излагаю факты. Говорю, а параллельно стараюсь, насколько позволяет тусклый свет от гриба, следить за его мимикой, за каждым его движением. Увы, это мне мало что дает: Белый Барс окаменел. Ни один мускул не шевелится на его лице. Даже глаза, казалось, остекленели.

«Будет ли вообще ответ, или он так и останется сидеть, словно изваяние?» – размышляю я.

И вот я заканчиваю.

Арс сидит, не шевелясь еще с минуту, а потом – я едва замечаю молниеносное движение, но сделать ничего не успеваю – со страшной силой бьет меня в челюсть.

От удара я кубарем лечу на пол. Крак! В глазах вспыхивают фонтаны искр. Это я «удачно» приложился головой.

Оглушенный, почти ослепленный я лежу на полу. Пытаюсь сгруппироваться, чтобы новые удары Арса нанесли меньше повреждений. Я вполне мог ожидать, что он изобьет меня до полусмерти. Но секунды шли, и ничего не происходило.

Зато в гробовой тишине вдруг раздается незнакомый мне, хриплый, как будто сдавленный голос.

Я опешиваю. Я не верю своим ушам. В этой комнате нас было двое: я и немой Арсений Петрович. Посторонний не мог сюда попасть. Не мог! Не мог – но попал. Ну и пещеры… Вот уж, в самом деле, волшебное место.

– Это тебе за прошлый раз, – звучит из темноты. – Больно?

– Больно… – бормочу я, гадая, то ли я сплю, то ли грежу наяву. – А ты кто?

– Кто я? Хороший вопрос. Сейчас узнаешь. Но сначала встань.

Из полумрака протягивается ладонь.

– Хватайся. Вставай, – произносит незнакомец.

Держась за руку, я кое-как поднимаюсь на ноги. Моргаю, восстанавливая зрение. Оглядываюсь по сторонам… И тут же едва не падаю опять.

Передо мной стоит Арсений Петрович. Стоит, сложив руки на груди, слегка наклонив голову на бок, и… говорит.

Арс. Го-во-рит.

Если бы голосом человечьим молвил камень или гриб, наверное, я и то удивился бы меньше.

– Да. Да-да-да. Великий немой заговорил, – с каждым словом голос Арса выравнивается, осиплость проходит. – Видишь, как вы с Дашей обрадовали меня? Шучу, конечно. Я понял, что снова могу говорить, едва мы покинули систему Окро. Почему молчал? Представил себе, как все офигеют, и решил потерпеть. У ребят проблем и так хватало… А потом как-то не до того было. Еще плюс немоты: мнение никто высказывать не заставляет, – Арсений Петрович смеется, но тут же, поперхнувшись, закашливается. Несколько секунд он тяжело дышит, потом начинает говорить снова:

– Как непривычно-то, а? До сих пор с речью освоиться не могу. Ладно, к делу. Раз уж я снова могу говорить, скажу. Не вернулся бы дар речи – врезал бы тебе еще раз и ушел. Но лучше скажу. Все, что думаю. Первое и главное: для меня важнее всего, чтобы Дашка была счастлива. Если ей с тобой будет лучше, чем со мной, – что ж… Значит, так тому и быть. Второе. Ты сумел провести с Дарьей столько времени один на один, да еще и в весьма экстремальных условиях, и никто из вас не прикончил другого. Это многое значит. Честно скажу: не ожидал, что такое вообще возможно.

Я чувствую, как щеки мои наливаются краснотой. Польстил Арс моему самолюбию. Ох, польстил.

– Знаешь, Герман, – продолжает Арс, – мне кажется, мы с Дашей столько лет прожили вместе по одной-единственной причине: я не мог ей ответить. Хотел, видит Бог, хотел! Но не мог. Милые были у нас скандалы. Были, а что ты думаешь. Но милые: она орет, я глазами хлопаю. А сейчас, когда я заговорил, кто ее знает… Может, оно и к лучшему? Ну, и третье. Я на свете одну вещь ненавижу: ложь. А правду, честность, ценю больше всего. Поэтому предлагаю баш на баш.

– В смысле?

– Обмен. Выгодный и тебе, и мне. Я уступлю тебе Дарью, а ты мне скажешь одну вещь.

– Что угодно! – Я чуть не подскакиваю на месте.

– Не спеши. Даю слово: эта тайна умрет вместе со мной. Но знать я должен. Поэтому выкладывай, прямо и откровенно.

Тут я слегка напрягаюсь. Слишком высока цена за откровенность. Шутка ли, решить проблему любовного треугольника раз и навсегда. Что-то тут не так… Чувствую себя неуютно – почему-то уверен, что он спросит про смерть Кондрата Филипповича. В принципе, сопоставив факты, умный человек вполне мог бы догадаться, куда делся старик. Но Арс спрашивает совсем другое:

– «Миротворцев» сами сыграли, да?

– И-и-ик! – непроизвольно издает мое горло.