Дмитрий Старицкий - Наперегонки со смертью

Мехлис оторвался от кружки и заметил:

— Ехидный ты мужик, Георгий Дмитриевич. Тяжело тебе будет по жизни. Хорошо ты на меня нарвался — я шесть лет артиллеристами командовал. А многие, те, что из босяков в командиры вышли, относятся к своим должностям ох как серьезно, шуток не понимают, да и обидчивы чрезмерно. Ты это учти на будущее. Кстати, ты так и не сказал, зачем потребовалось перекрестить свою должность? Уже немного зная тебя, я подозреваю, что в этом предложении есть и второе дно.

С сожалением я поставил кружку на стол — там оставалось больше половины душистого напитка — и внес предложение:

— В первую очередь чтобы среди бойцов было уважение к должности. А какое уважение к пепепупо?

— А начмедслуп, по-твоему, уважения вызовет больше? — ехидно улыбнулся Мехлис.

— Нет, — возразил ему. — Сокращать надо просто и ясно: начмед полка, начмед бригады и тому подобное.

— В функциях тогда должны быть изменения, — предположил комиссар.

— Конечно, Лев Захарыч, — заверил его, — как же без изменений. Революция — это всегда изменения. И должны они быть только в лучшую сторону. Я предлагаю кроме руководства перевязочным пунктом взять на себя также санитарное состояние в ротах. Для чего отобрать по одному грамотному бойцу и обучить его на санитарного инструктора роты. А для того чтобы это эффективно продвинуть, то дать ему командирские полномочия наказывать нерадивых. Конечно, полномочия эти ограничены исполнениями обязанностей по санитарному надзору за ротной кухней, отхожими местами и гигиеной личного состава. Иначе мы все быстро завшивеем и скатимся к эпидемии тифа в ротах. А оно нам надо?

— Добро, — согласился комиссар. — После отпуска докладную записку мне на стол. Такое начинание надо распространить на всю армию. А пока держите, — Мехлис вынул из кармана два листка бумаги, — это ваши отпускные свидетельства. На четвертый день жду вас тут в полдень. Работы ты мне прибавил, товарищ начмед. Но справимся. Должны справиться. И полномочия тебе дадим драконовские. Вплоть до привлечения нерадивых командиров к суду Ревтрибунала. А то анархисты какие-то из этих красных партизан, а не большевики.

Когда наша двуколка неторопливо отъехала от Лятошиновки за версту, Наталия Васильевна, которая всю дорогу таинственно молчала, вдруг громко зашипела:

— И что это значит, Георгий Дмитриевич?

— Ты это о чем, милая? — улыбнулся ей.

Какая же она красивая. Особенно когда сердится. Век бы сердил и любовался, как она мурзится.

— О свадебных подарках комиссара. Может, объяснишь, что это значит?

Сделал морду ящиком и спокойно ответил:

— Три дня отпуска, милая Наталия Васильевна, нам даны командованием бригады на совершение обряда венчания, каковой и состоится в селе Зубриловка, в которое мы и едем.

— То-то я смотрю, ты с собой бутыль спирта прихватил. Мужиков на свадьбе поить?

— Не без этого, любимая. Не только мужиков, но и их баб. Традиции в мелочах нарушать не следует тому, кто собирается нарушить их глобально.

А вокруг осень уже властно вступала в свои права. Для средней полосы России начиналась самое живописное время года. Лишь дубы пока сохраняли зеленый лист. Все остальные древа и кусты радовали глаз желто-красной гаммой цвета от лимонного до темно-бордового оттенков увядания. К тому же погоды стояли изумительные. Солнечные и еще теплые. Бабье лето.

— Но как венчаться, если ты мне даже предложения не сделал? — обиженно заявила баронесса.

— Это и будет, любимая, первым нарушением отживших традиций. Свадьба без обручения. Кстати, ты баню топить умеешь?

— Баню? Какую баню? — не поняла меня Наталия Васильевна.

— Самую обыкновенную, деревенскую каменку.

— Зачем? — удивилась она.

— Ну, хоть перед свадьбой-то помыться надо. Не идти же к венцу с запашком каретного сарая. Батюшка не поймет-с, — ухмыльнулся я.

— Вот тебе, противный. — Баронесса стукнула меня по плечу кулачком, совсем как когда-то Наташка из «путанабуса».

Реинкарнация. Не иначе. Вон как ноздри раздулись. Точно как у Наташки перед нападением албанцев в «Ковчеге», когда девчата по жребию запихнули ее в мой номер.

— Так ты еще смеяться надо мной будешь? — взвизгнула милосердная сестра. — Тогда еще получи! — И снова мне кулаком по плечу. И по шее.

— Люблю, когда ты сердишься, — улыбнулся я женщине.

— Тогда обойдешься без сладкого. — Баронесса отодвинулась, надула губки и засунула ладони под мышки. — И никакой койки до свадьбы!