Олег Верещагин - Песня горна

Всё бы отдал за пистолет. С ним было бы не так страшно.

Уже начинало темнеть – быстро, особенно быстро среди мёртвых зловещих руин, вдруг напомнивших мальчишке родной Петроград и Кольцевую Зону. Со стороны провала доносился густой, какой-то противный плеск волн, тянуло оттуда сырым холодом. Денис недовольно проворчал, сунув руки в карманы куртки:

– Куда мы идём-то?! Тут и не срежешь никуда… Вы же говорили: до комендантского обернёмся!

– Парень, – вдруг сказал шагавший впереди «наниматель». Он сказал только одно это слово – а Денис как-то неожиданно для самого себя напрягся.

– Чего? – спросил он ворчливо-беспечно, как спросил бы обычный уставший, но всё-таки ещё ничего такого не подозревающий мальчишка.

– А ведь я тебя помню. – Мужик продолжал идти. – Ты вроде как на себя и не похож, да вот – помню, уж больно ты примелькался мне… там . А первый раз… прошлым летом, ночью на дороге… ты нёс паренька младше себя. Ты ведь пионер, а, Дениска Третьяков?

Денису не хватило доли секунды. Её украла растерянность от невероятности и неожиданности происходящего. А в следующий миг мальчишка получил такой силы удар кулаком в лицо – с разворота и от плеча – что даже не ощутил боли…

…– Ты его убил?

Голос был какой-то безликий, потусторонний. Или Денису так казалось? Ему было трудно дышать, рот и носоглотку – он ощущал – забивала стылая кровь, голова казалась оторванной, чужой, а болела почему-то шея. Болел и весь позвоночник. Денис даже не мог понять, на чём он лежит и шевелятся ли у него руки и ноги. Было темно, только где-то на границе зрения справа горел алый колеблющийся огонь – факел или костёр.

– Не знаю, – злой голос сопровождающего. – Местного – точно убил бы таким ударом, но это имперец, сучье племя, я вам что говорю – это имперец ! Я ещё около цирка понял, вот и решил посчитаться! Если он жив – его немедленно надо добить! Добить, раз уж повезло его заманить!

– Это уже не твоё дело. Ты доставил жертву и получил деньги. Свободен.

– Вы не понимаете… – снова начал мужик, но тот же голос прервал его с прежним равнодушием:

– Кто он – неважно. Отсюда он не выйдет живым. Можете не беспокоиться о себе и передать то же своим хозяевам.

– Это имперец! Сейчас же убить, немедленно, и без ваших глупостей! Надеюсь, что он уже мёртв! – озлобленно настаивал мужик. И вдруг словно подавился. Денис услышал шум падающего тела.

– Назойливый дурак. Надо будет его потом вышвырнуть наружу. Отлежится.

– А если он и впрямь убил мальчика?

– Проверим.

Голоса были одинаковыми, словно сам с собой разговаривал сумасшедший. Или действительно так? Голова не поворачивалась, руки и ноги не двигались, но до Дениса наконец дошло, что это всего лишь потому, что и ноги, и руки, и голова зафиксированы широкими ремнями, а сам он – крестом – лежит на медицинском столе. Он уже различал очертания операционной – старой, заброшенной. Шкафы скалились выбитыми стёклами, инструментов в них не было, на стенах – разводы копоти и какие-то надписи… косо висящая чуть сбоку и наверху многоглазая операционная лампа… Полированное металлическое зеркало… странно – чуть ли не единственная ухоженная вещь в этом забросе и развале. Похоже, он в каком-то из разрушенных зданий. Окон нет…

Сбоку подплыла бесшумная тень – сперва тёмная, она обрела очертания человека в длинном плаще. Денис ожидал увидеть капюшон, как в классических приключенческих книжках. Но у человека было вполне обычное лицо – мужчины лет сорока.

Нет. Не совсем обычное. Отчётливой печатью на этом лице лежал фанатизм – безрассудочный, безоглядный, самодовлеющий. Денис ещё никогда не видел у людей таких лиц.

Ему стало страшно. Страх вернулся и заставил его задёргаться, всё тело покрыл отвратительный липкий пот. У мальчишки вырвалось гневное:

– Развяжите меня!

– Жив, – сказал человек… человек?.. куда-то в сторону. И вполне мирно обратился к Денису: – Спокойней. Ты и правда из Империи?

– Да, – резанул Денис. Лицо не изменилось. А кивок был и вовсе удовлетворённым:

– Это хорошо.

– Вам конец, – Денис решил говорить, пока можно – вдруг какое-то слово поможет, поколеблет этот фанатизм? – На что вы надеетесь?

– Ты не понимаешь. – Мужчина деловито провёл рукой по предплечью Дениса (штанины и рукава были высоко закатаны), явно исследуя вены. У мальчишки внутри всё сжалось рывком – так, что его затошнило. – Мы не надеемся. Мы живём не ради надежды, а ради великого дела. И если ради того, чтобы Солнце продолжало всходить, нам придётся умереть – это ничего не значит.