Олег Верещагин - Песня горна

– И выходных два? – Денис улыбнулся и в ответ получил тоже улыбку – настоящую.

– А ты как думал? У меня не шахта и не латифундия… Адрес этот никому не называть, никого сюда не водить, самому возвращаться с оглядкой. Если захочешь уйти – предупреди честно, держать не стану. Иначе, найду – плохо будет… Завтрак и ужин тоже тут, за общак, обед за свои в городе. С первой недели работы нужно проставить угощение. Курить, пить – не думай даже. Вот и всё вообще-то. Пойдёт такое – оставайся. Не пойдёт – Винт тебя в парк выведет и бывай здоров.

– Только недолго, – пискнул кто-то из младших.

Денис помолчал. Он понял – на безошибочных ощущениях подростка – что ему и в самом деле повезло. С одной стороны. Видимо, он попал на так называемого «белого пана». Так – Денис это запомнил – именовали тех, кто по каким-то причинам (чаще всего просто, чтобы не конфликтовать с законом открыто, но иметь навар без хлопот – однако иногда и от искренней жалости к малолетним бродяжкам) содержал вот такие «стайки», чурающиеся откровенной уголовщины. Но, если исходить из задания, лучше было бы связаться с «серым паном» – предводителем карманников или форточников… Или даже с «чёрным», чтобы напрямую выйти на самое дно… Но Денис со стыдом (и облегчением) понял, что не сможет на это пойти. И в конце концов, связи тут переплетены в плотный клубок. Всё, что надо, он узнает и здесь. Может, потратит больше времени… но у него этого времени так и так – до весны.

Кеша не торопил. Конечно, он понимал молчание мальчишки по-своему и молчал в ответ, глядя внимательно и сочувственно. Денис спросил:

– А можно я спрошу… вот что… Ну а потом, что? Когда подрасту?

– Ну… – Кеша пожал плечами. – Я такой же был, как вы. Мне даже хуже приходилось. Денег подкопишь, повзрослеешь – сам решишь. Может, и в стране что поменяется… Вроде к тому идёт… – В голосе Кеши прозвучало сомнение, и Денис понял: этот человек болен общей тут болезнью – неверием в хорошее . Болезнью, от которой в обновлённом Седьмом Горном Третьяков-младший уже успел отвыкнуть. Которую вроде бы даже сам научился лечить.

– Я останусь, – решительно кивнул Денис. – Мне всё равно некуда идти.

И от того, что эти слова были правдой, у него на миг остановилось сердце.

Жизнь «стайки», занимавшей подземное здание древней бойлерной в сердце парка (сверху остатки начисто заросли кустами, вход не найдёшь, даже если знаешь, что он тут должен быть), с изнанки оказалась приличней, чем жизнь многих виденных Денисом в Семиречье ребят в семьях. Тут не голодали, в общаке всегда были деньги на врача, на новую одежду и «парадно-выходную обувь», как говорил Кеша, даже на разные групповые развлечения, пусть нехитрые, но всё-таки. Наказанием было изгнание (ну, про такое всего лишь рассказывали, что три года назад, когда «стайка» только-только образовалась вокруг Кеши и обосновалась в подвале, один пацан стал приучать младших курить какую-то травку, и Кеша вышиб его на улицу, поговаривали даже – что убил…) или работы по дому – для тех, кто не выполнил норму по деньгам. Работы всегда хватало, за помещением тщательно следили, нужно было к тому же ежедневно готовить завтрак и ужин на толпу всегда готовых лопать мальчишек, а помогать «штрафникам» настрого запрещалось.

Но дикой пустотой в каждом из двенадцати мальчишек «стайки» кровоточили две раны: желание иметь семью и желание видеть впереди свет. Про семьи рассказывали самые фантастические вещи. И каждый был уверен, что рано или поздно его найдут, если не родители, то какие-то родственники. Договаривались до истерик, до свирепой, звериной, вообще-то совсем нехарактерной между «своими» в этой «стайке» драки, при малейшем сомнении слушающих. Кеша в таких случаях растаскивал драчунов за шкирки, отшвыривал в углы и орал: «Спать, щенки, быстро!» А на следующий вечер снова начинались рассказы…

Дениса особо не расспрашивали, и он был рад – врать про смерть родителей было бы тяжело, и подкатывало какое-то глупое суеверие: если про это скажу, то никогда больше их не увижу. Чушь, конечно, недостойная пионера и разведчика чушь, но… но уж больно сильно щипала за сердце эта мысль… Зато его часто просили рассказать про жизнь в Империи – он сказал, что в семье выписывали журналы и он вообще много читал про это. Старшие, да и его ровесники, правда, пофыркивали – «сказка», но слушали тоже с открытыми ртами. Младшие же облепляли Дениса и смотрели в рот, потом тянулись за подтверждениями к Кеше: «Динь правду рассказывает?» Кеша вздыхал и бурчал: «Ну, в Империи, может, и так, не знаю, не был…» А как-то раз спросил у Дениса напрямую – они были один на один: