Олег Верещагин - Песня горна

– Нет, – покачал головой Шульце. – Мы сильнее. Нас много, и мы живём в каждом из вас. Знаешь, есть такая старая песня… я не умею петь, просто прочту пару строчек… – Он взял Дениса за щёки пальцами и резко, больно сжал. Мальчишка дёрнулся – и в его локти вцепились руки охранников:

– Твой мир подохнет с тобой.

Тебя не хватит на всех … – Усмешка Шульце стала хищной. – Вас не хватит на всех. А когда у вас опустятся руки – вот мы и…

– Пустите! – Денис дёрнул головой. Шульце отпустил, как ни странно. Взялся за ремень – широкий, с тяжёлой пряжкой.

– Ты можешь вернуться домой, – сказал он неожиданно. – Прямо сейчас вернуться домой.

– С вами? – спросил Денис, проведя изнутри по щекам языком. Шульце засмеялся:

– Упрямый… Нет, один, конечно. Но домой – и невредимый.

– Не понимаю, – признался Денис. Палец Шульце подбросил вверх левый язык галстука.

– Сними это. Просто сними, брось на пол и уходи.

«Вот так вот. Почти как в книжке, – подумал Денис. – Даже глупо как-то. Не верится. А впрочем – почему не верится и что тут удивительного? Ведь в книгах пишут о том, что было в жизни.

А о ком-то не пишут, потому что не знают, как погибли они и что сделали.

Мальчишка посмотрел на автомат на столе. На свой нож. «…подойди и возьми это оружие, которое вручают тебе все твои братья-пионеры…» Потом – отвёл глаза.

Впервые в жизни Денис подумал о своём галстуке, как о треугольном куске красной ткани. Всего лишь. Всего лишь куске красной ткани.

– Сними и брось, – тихо сказал Шульце. Денис увидел, какие у него страшные глаза. В них была ненависть. Только ненависть. Глубокая. Осознанная. Всеобъемлющая и обжигающая ненависть к Денису… нет, к тому миру, который олицетворял Денис и которого не было здесь, чтобы защитить мальчишку. От этой ненависти Денис оледенел. – Сними и брось.

Но на самом краешке ненависти Денис увидел…

… страх .

Как тогда. В подземелье клиники. В других глазах.

Шульце боялся. Боялся ответа Дениса. И того мира, которого не было здесь, – боялся. И если сейчас сделать, как он сказал, то…

– Не сниму, – спокойным и ясным голосом ответил Денис. И даже чуть улыбнулся, потому что увидел, как Шульце отчётливо изумился. «Не ожидал, – весело подумал мальчишка. – Не ожидал ты этого, гад ползучий. Крыса. Но тут же понял, что радоваться нечему».

– Снимешь, – сказал Шульце. И размял пальцы.

Денис не успел убрать голову – ладонь Шульце ударила по щеке мальчишки с такой быстротой и силой, что Денис услышал настоящий взрыв, а потом наполовину оглох, и вся левая сторона лица онемела. На ногах он устоял только потому, что его удержали охранники: поймали и оттолкнули.

– Снимай, – скучно сказал Шульце.

От страха Денис не чувствовал боли. От страха… но отводить взгляд было нельзя, и мальчишка, помотав головой, посмотрел прямо в глаза Шульце. Сморгнул – из левого глаза текли слёзы.

– Не сниму, – сказал он тише, но по-прежнему ясно.

Шульце отшагнул. И кивнул конвоирам:

– Бейте его.

«Серёжка, помоги мне, Серёжка, – успел подумать Денис, прежде чем страшный удар ногой в рёбра швырнул его на пол. – Серёжка…»

Если бы Шульце потребовал чего-то другого – да хоть вылизывать ему ботинки! – то, наверное, на вторые или третьи сутки Денис согласился, лишь бы прекратились мучения. Ну… он терпел. Долго. Сколько мог. И сперва даже терпел молча, не кричал. И даже когда начал кричать, то просто орал, не унижаясь до просьб.

Всё было просто.

Они сто раз могли сорвать галстук с мальчишки силой.

Но им нужно было, чтобы мальчишка снял галстук сам . Мальчишка не снимал – и его били. Били третий день. Били зверски – и в то же время очень умело, чтобы случайно не убить. А под вечер пускали в ход небольшую батарею с похожим на змеиное жало оголённым на концах раздвоенным проводком – или просто зажигалку. Без особого энтузиазма, дозированно, чтобы Денис вспоминал об этом до утра.

Всё было просто. Правда – очень просто.

Шульце предложил то, видимо, единственное, чего Денис не мог сделать ни при каких условиях …

…На четвёртое утро Денис уже практически ничего не соображал от побоев и пыток – и только тихо съёживался, дрожа, на полу своей узкой и длинной камеры, какого-то штрека или чего-то вроде этого, когда кто-то входил. (Судя по всему, банда обосновалась в старых, ещё времён Серых Войн, разработках лазурита и малахита, которые вёл тогда здесь Уйгурский Каганат для своих «тысячутысячлетних» построек в Верном.) Слабеньким волоском разбитой электролампочки в такие секунды в глубине помутившегося сознания на миг вспыхивала надежда: его пришли убить, его сейчас убьют, сейчас всё кончится…