Юрий Иванович - Дочь – повелительница Зари

Семен остался посреди зала в гордом одиночестве, совершенно позабытый, без всякого присмотра. Бежать было некуда, факел ему не дали, и защититься было нечем. В общий круг тоже могли не пустить, он ведь чужак. А вот воспользоваться тем, что столы стоят на небольшом возвышении, – следовало. Поэтому Семен быстро допил вино, улегся на каменный пол и постарался как можно быстрее ввести себя в состояние, подобное летаргии. Когда он с детьми научился делать это на островах Рогатых Демонов, то даже тамошние учителя были удивлены подобными талантами. При этом шаманском действе температура тела быстро понижалась до пятнадцати градусов, дыхание замедлялось, и сердцебиение почти не прослушивалось. Единственный минус такого состояния заключался в том, что находиться в нем удавалось не больше пятнадцати – двадцати минут.

Но и этого времени могло вполне хватить для того, чтобы избежать влияния странного тумана, которого все в зале так боялись. Ведь если судить по их реакции, Сапфирное Сияние грозило чем-то страшным всему живому. А у человека, находящегося в почти неживом состоянии, мог быть шанс спастись.

Тем временем туман достиг ярко горящих факелов, и те забрызгали искрами, зачадили струйками дыма, словно на них плеснули вонючей, ослизлой жидкостью. Тут же по всему залу поплыл удушливый, прогорклый запах, который почувствовал даже Семен со своим притупившимся сейчас обонянием. Глаза его оставались открытыми, поэтому где-то далеко внутри своего тела он с некоторым замедлением мог наблюдать за жуткими событиями, которые происходили в пиршественном зале.

Соприкоснувшись с огнем, Сапфирное Сияние вздрогнуло всей массой, потемнело, заклубилось и стало окутывать своими космами стоящих на столах оруженосцев. Те еще с минуту отчаянными взмахами пытались отогнать от себя зелено-желтый туман, но потом с жуткими, душераздирающими воплями и стонами начали падать со столов. Очевидно, они были уже полностью парализованы и падали на каменный пол как куклы, не ломая ни рук, ни ног. Такими застывшими куклами они и лежали на каменных плитах, успев перед смертью издать еще только один вопль от страшной боли или отчаянно простонать – в последний раз.

Упавшие факелы тут же подхватили придворные и командиры из ханской свиты, пытаясь отсрочить неминуемую смерть. Но Сапфирное Сияние опустилось уже почти до самого пола и окутало ноги тех, кто еще оставался в живых. Никакие латы, сапоги и одежда от него не спасали. Люди валились, словно деревянные истуканы, и их предсмертный стон почти мгновенно затихал.

Звездный Завоеватель и Покоритель Всех Миров остался совершенно один среди поверженных тел. Подсвечиваемый раскиданными у его ног факелами, он с бешеным рычанием кружился на месте, выставив перед собой таинственное копье с древком из странной синей древесины. Сапфирное Сияние молниеносно уклонялось своими клубами от хищно поблескивающего наконечника. Все больше и больше тонких струек скользило по самому полу, вращалось на уровне груди хана и, извиваясь, опускалось сверху. И вот настал момент, когда все они одновременно, словно щупальца осьминога, чуть ускорились, и бешено сражающийся за свою жизнь человек с рычащим стоном стал замедлять движения, словно засыпая, а потом и вовсе замер как статуя, вытесанная из камня. Несколько раз качнувшись на непослушных ногах, Великий хан грохнулся на камни. И только после этого из его груди вырвался последний стон уходящей жизни.

Вскоре Семен словно сквозь толстый слой ваты почувствовал, как его и так уже окоченевшее тело сковала неимоверная ледяная тяжесть, добравшаяся до самых отдаленных участков мозга. А в сознании четко всплыла чужая, совершенно отчетливая мысль:

«Это ты зря сделал… Мог бы мертвым не притворяться… Тебе уготована другая судьба…»

Во всех этих перипетиях и осознании чужой мысли двадцать минут прошли очень быстро, и Семен почувствовал, как его тело возвращается к нормальному состоянию. Первое чувство было самым омерзительным: он вдохнул густой, неприятно пахнущий зеленовато-желтый туман. Причем ни задержать дыхания, ни повернуться лицом к полу, где воздух мог быть чище, не получалось, потому что тело до сих пор отказывалось повиноваться. Так и пришлось с содроганием, как умственным, так и физическим, дышать этой непонятной страшной мерзостью.

Наконец вернулись привычные ощущения, и Семену сразу же стало неуютно от странного давящего холода. Тело было уже послушным, но каким-то замороженным, и мысли еще не обрели должной ясности.