Юрий Иванович: Сумрачное дно

Хорошо расслабились! И благо, что не сварились, как куски тервеля в бульоне!

Быстренько оделись, да и помчались в лагерь досыпать в нормальных условиях. Ведь завтра предстоял последний переход к Пирамидке, башне нашего нового места жительства. И перед тем, как лечь, сказал Владу Серому:

– Там справа, в трехстах метрах, есть пещерка с горячей водой. Пусть желающие моются…

Великан при виде вошедшего человека попытался мило улыбнуться и приглашающе взмахнул лапищей:

– Проходи, садись!

Но все это ничего иного, кроме страха, не вызывало. Леониду хотелось быстренько развернуться и с криком «Извините, ошибся дверью!» или «Я дома утюг забыл выключить!» умчаться отсюда куда подальше. Теперь он понял, почему в этом здании и окна большие, и двери словно для танков предназначены. А уж последние наставления этих подлых предательниц, которые наверняка его сдали надсмотрщикам с потрохами, припомнились дословно.

Но раз уж он здесь оказался, придется продолжать игру и надеяться хоть как-то выкрутиться и смягчить неожиданный удар судьбы. Вот только ноги плохо слушались, неся тело к вполне нормальному стулу, стоявшему возле журнального столика. Хотя «журнальным» он считался и выглядел только относительно валуха! Для человека он смотрелся вполне обычным, обеденным, персон так на двенадцать…

Барон, дождавшись, пока визитер усядется, заметил:

– Какой-то ты скованный… Художник Миха держался не в пример тебе привольно и с моими коллегами общался, словно со старыми приятелями.

Ничего не оставалось, как вежливо уточнить:

– Речь идет о господине Резком?

– О нем, красавчике, о нем. Или тебе другие подобные художники известны?

– Нет. Видел картины только этого.

– И как они тебе?

– Феноменально!

– Неужели ни разу прежде тебе не доводилось видеть подобные? – прищурив глаза, допытывался великан.

Хорошо, что врать землянину ни капельки не пришлось:

– Ни разу в жизни! Я даже представить себе не мог, что мне выпадет такая удача полюбоваться творениями этого гения. Потому и мечтаю приобрести полотна в свои арляпасы.

Валух озадаченно крутанул головой, видимо, все-таки не веря. И спросил с улыбкой:

– Только об этом и мечтаешь? А о чем еще?

Вопрос был несколько провокационный. Мол, если ты ко мне пришел с просьбами, то пора уже и приступать к их изложению, заниматься мне праздной болтовней недосуг. И Леонид решился, подбирая слова осторожно, словно вступая на тонкий лед:

– Еще мечтаю, чтобы Миха Резкий работал в моей, предоставленной для него студии… ни в чем не нуждался… и ежедневно творил, творил, творил…

– Увы, это невозможно. Все убийцы отправляются на каторгу, и только мораторий гаузов на смертную казнь ограждает их от жестокого уничтожения немедленно.

– Э-э-э… но ведь бывают исключения?.. Досрочное освобождение за хорошее поведение, амнистии там разные…

– То есть ты считаешь, что за совершенное преступление он не должен быть наказан? – Голос барона стал строгим.

– Ну зачем же так? – сделал мэтр тактическое отступление. – Наказание должно быть неотвратимо, дабы другим неповадно было. Но ведь обстоятельства каждый раз иные бывают, и всех под один параграф не загонишь…

– Или ты сомневаешься в компетентности судей или в результатах проведенного расследования? – продолжал греметь голос великана.

– Да нет, я в ином смысле… Имею в виду изменение формы наказания. Типа домашнего ареста… Да под поручительство хорошего, всеми уважаемого человека… Тем более если виновный раскаялся в содеянном и готов исправиться….

Барон Фэйф молчал, и Леонид продолжил:

– Мы как ценители гениальной живописи должны понимать, что он принесет несоизмеримо больше пользы обществу своим талантом, а не прозябанием на какой-то каторге, собирая какие-то груаны… Не правда ли?

Барон выдержал огромную паузу и спросил:

– То есть ты готов ручаться за этого художника своим добрым именем и даже всем своим состоянием?

– О! Несомненно! За такого гения любой готов поручиться!

– Но каторга очень далеко. Если тебе придется ехать туда, согласишься ли ты бросить все свои дела?

– Немедленно! Хоть на край света!

– Похвально, похвально такое самопожертвование! – поощрительно покивал надзиратель, наверняка занимавший чуть ли не самый высокий пост. – Тем более ради чужого, совершенно незнакомого человека… Вы ведь раньше никогда не виделись?