Андрей Гребенщиков - Сумрак в конце туннеля

Женщина — Гришка только теперь осознал, что перед ним именно женщина, — отщелкнула магазин «калаша», убедилась, что в стволе не осталось патрона, и положила вместе с разряженным автоматом обратно Гришке на колени.

— Еще стрельнешь ненароком, верно? — негромко произнесла она, и от ее низкого бархатистого голоса у паренька пробежали по спине мурашки. Гришка попытался кивнуть, но мышцы шеи словно парализовало.

— Ты один?

— Д-да…

— Смена скоро?

Громко сглотнув и хоть немного увлажнив разом пересохшее горло, Гришка выдавил:

— В семь…

— Ага. А сейчас пять двадцать… Спать, поди, хочется?

Гришка хотел было ответить утвердительно и с удивлением понял, что сна нет ни в одном глазу. И вообще, он хоть сейчас готов… эх, да на все что угодно готов!

Женщина улыбнулась — самыми уголками губ — и едва заметно кивнула, колыхнув асимметричной темно-русой челкой: мол, вижу, молодец, герой. А потом вздохнула и произнесла:

— Пообещай мне одну вещь, мальчик.

«Еще чего!» — хотел возмутиться Гришка.

«Я тебя в первый раз вижу!» — хотел добавить он.

«И вообще, ходят тут всякие по ночам!» — хотел закончить паренек.

Но вместо этого тоже несмело улыбнулся и спросил:

— Какую?

— Пообещай, что ни сегодня, ни завтра ты не выйдешь на поверхность…

Они сидят передо мной полукругом. Семеро мужчин. Семь подземных королей.

Разный возраст. Разные прически. Разные костюмы. Одинаковые глаза.

Мертвое, холодное, свинцовое превосходство. И скука. И угроза. Давят почти физически.

Все семеро безоружны. Зачем им? Ведь позади каждого застыл верный пес, с ног до головы увешанный самыми совершенными приспособлениями для умерщвления ближнего своего, доступными свихнувшемуся человечеству через двадцать лет после гибели прежнего мира. Странно, что никто огнемет не приволок на мммирные, мммать их, переговоры! Да и сам по себе каждый из этих парней ничуть не менее смертоносное оружие. И каждому не терпится доказать, что именно оно — лучшее.

«Если сойдутся слон с китом, кто кого заборет?» — приходит на ум идиотская фраза из прошлого. А следом за ней — другая: «…но после не останется ни Лягушонка, ни Каа…»

Я смотрю на них — черный френч Четвертого Рейха, серый камуфляж Ганзы, разные оттенки зеленого в форме кшатриев Полиса и бойцов Красной Линии — и понимаю: все зря. Они не послушаются. Не поймут. И даже наоборот. Мои слова и этот сбор, организовав который на нейтральной территории Бауманского Альянса я, кажется, меньше чем за сутки поседела сильнее, чем за весь предыдущий год, лишь подлили масла в огонь.

Сделали возможное — неизбежным.

Я говорю, но мужчины смотрят не на меня и даже не друг на друга. Их взгляды прикованы к столу посреди комнаты, на котором лежат немыслимые для Московского метро две тысячи тридцать третьего года вещи.

Небольшие электронные часы. Яркие, будто горящие изнутри красные цифры как ни в чем не бывало продолжают сменять друг друга, отсчитывая время нового мира…

Пузатая бутылка темно-зеленого стекла. Горлышко обмотано блестящей золотистой фольгой. На этикетке неброские слова: Veuve Clicquot Ponsardin…

Едва слышно гудящий лэптоп. На крышке призывно светится надкушенное яблоко…

Румяный каравай ржаного хлеба. Корочка чуть подгорела, приоткрыла рот от жара…

Большой косметический набор — кремы, гели, шампуни, скрабы — в глупой корзиночке, плетеной из соломки. Упаковочный целлофан перевязан кокетливой сиреневой ленточкой…

Три ярко-оранжевых шарика. Целостность кожуры, вроде бы, не нарушена, и все же от пронзительности запаха Нового года на глаза против воли наворачиваются слезы…

— Я вас предупреждала, — в очередной раз произношу я. — Вспомните. Год назад.

— А я тогда говорил и сейчас повторю — чушь. Бред. Совпадение, — на последнем слове генсек Красной Линии «не выдерживает» и демонстративно, с подвывом, зевает.

— Совпадение? — щурится кшатрий. — В первые выходные сентября, на какие бы даты они ни выпадали? Четыре года подряд?

— И четыре — это только то, о чем мы доподлинно знаем, — добавляет голос Ганзы. — Думаю, все началось гораздо раньше, просто никто до Элис, — благосклонный кивок в мою сторону, — не додумался свести разрозненные случаи в систему.

«Неужели до них дошло?! Неужели те двое мужчин, потерявшие человеческий облик от злобы и жадности, которых мне пришлось убить этой ночью в городе, защищая свою жизнь, — последние?»