Андрей Гребенщиков - Сумрак в конце туннеля

Репутация извращенца, садиста и педофила прочно закрепилась за одним из фашистских лидеров — именем Маркуса Карди в Метро пугали не только детей.

— Отпусти… ее… умоляю! — захлебываясь, скулил распятый.

— А ты сестру мою отпустил?..

Степану казалось, что он висит в невообразимой высоте, ухватившись за последнее звено цепи, а оно предательски выскальзывает из пальцев, и вот уже отчаяние, как тяжелая вода, смыкается над головой. Ему хотелось ослепнуть, чтобы не видеть, лишиться слуха, чтобы ни один звук не просочился в уши, он не хотел узнавать этот голос, но слова безжалостно вонзались в него:

— Ты еще помнишь, паскуда, что с ней сделал? Помнишь?

— Прости… прости…

— Простить? — с любопытством осведомился палач. — А ты скольких в своей жизни прощал? Хоть одного назовешь?

— Делай со мной, что хочешь, только дочку пожалей, отпусти… Ведь она не виновата. Ну, убей меня!

— Убью, не сомневайся.

Человек нагнулся и рывком подхватил с пола ребенка, безжизненно обвисшего в его руках, потом прошел мимо распятого, резко пнув того коленом под дых, и повернулся к двери. Прямо в глаза Степану смотрел его названый сын.

— Почему ты здесь? — удивленно нахмурился Август, но тут же лицо его исказилось гримасой яростного ожесточения. — Я же приказал никого не пускать! Нечего за мной шпионить! Слышишь! Немедленно уезжай назад!

Прижимая к груди тело ребенка, Степан уходил в спасительную темноту длинного коридора. Впервые в жизни его удивительная способность дала сбой: лицо Августа с пробитым пулей дум-дум лбом начисто стерлось из памяти, и диггер с удивлением ощущал рифленую рукоять пистолета, непонятно зачем зажатую в ладони…

bookZ.ru collection

Это случилось вчера. Автоматические запоры пришли в движение, засовы вжали свои цилиндрические языки, и громада герметичной заслонки медленно уползла в потолок. Затхлость, духота замкнутого пространства ушли, убрались напуганные теплыми весенними сквозняками.

Весна…

Когда-то давно я с нетерпением ждал этого времени года. Даже сейчас, кажется, помню его на вкус.

Раскрывшаяся фрамуга больно толкнула руку в глубь комнаты, шторы заколыхались, лицо тут же обдал о порывом свежего юного воздуха.

Пыльная сетка, до сих пор так просто не пропускающая жужжащих гостей разного калибра, оказалась не в состоянии сдержать частички спорящих за окном звуков. В считанные секунды комнату наводнили детские голоса, фырчанье мусоровоза и настойчиво-жалостливый писк качелей, грубо сварганенных кем-то из металлических труб. Гудение трансформаторной будки, столь раздражающее в темное время суток, перекрикивание теток у подъезда, а также поминание путан на покрытой жестким искусственным озеленением футбольной площадке — через все это настырно пробивались монотонные песни бронзового гиганта, вяло болтающего языком на колокольне далекого белоснежного здания с блестящим ярким колпаком вместо крыши…

Тепло-пыльно — на улице, легко-задорно — на душе. Девушки сбросили ненавистные квадратные куртки и теперь щеголяли почти «в чем мать родила». Красотааааа…

Кра-со-та.

Наверное, раньше сказал бы я именно так, но после двадцати лет заточения…

— Миша!

По мою душу пришли. Волна воспоминаний ушла так же быстро, как появилась.

— Мишаня! — раздалось уже ближе.

В комнату вошла немолодая, но все еще привлекательная женщина.

Серые волнистые пряди ломаными ручьями секущихся струй разбивались о чересчур острые, голые плечи. Курносый носик, полуприкрытые, не увеличенные косметическим карандашом, глаза… Нюрка.

Вообще, без восполняемых макияжных подвод, лица обитательниц Бункера поблекли, стали более человечными, настоящими. Мне вообще не нравилось, когда краска ложилась на нежную женскую кожу. Даже чуть-чуть. Ну и что, что природа наделила самцов большей внешней выразительностью, а самок оставила в тени. Задача-то у каждого своя, против этого не попрешь, а вот зачем специально кожу портить, старить и мазать всякой пакостью, это вопрос. Не лицо, а маска стослойная. Цирк, честное слово! Такое ощущение, что пудра и тени (трупные пятна на мертвом лице) больше наносятся для себя и окружающих соперниц, нежели для привлечения мужчин (нам краска не нужна, нам нужно тело).

С течением времени во мне даже выработалось следующее суждение: размалеванность, точнее коэффициент искусственной насыщенности лица, прямо пропорциональна количеству дури в голове. То есть, чем толще маска, тем скромнее (уродливее) внутренняя вселенная, свой собственный мир. К актерам, правда, это не относилось — работа работой, а красота красотой. Тут же не театр, не съемочная площадка…