Сергей Кусков - Телохранитель ее величества - Точка невозврата

— Ну, а с точки зрения снайпера? Ты же снайпер? — продолжал я, чувствуя, что надо пытаться заговаривать ее. Чтоб оттаяла. Мне не нужны лишние барьеры, и начать надо хотя бы с таких вот бесед. — Какая лучше?

Она задумалась.

— Рельсовка мощнее. Гораздо мощнее! Чтобы стрелять с нее даже с половинной мощностью, нужен упор — в руках не удержишь. Но и выстрел будет такой, что… — Она покачала головой. — Как снайперка она лучше, я бы выбрала ее. Но для боя, для штурмовика, лучше Гауссовка. Ее можно настраивать, подстраивать под конкретные условия. Для дальних дистанций, для ближних, для средних. В зависимости от среды поглощения игл — например, если за спиной того, в кого стреляешь, стена купола или что-то хрупкое. И так далее. Можно скорость подстраивать, можно температуру иглы на выходе. Можно вообще плазмой стрелять!

Теперь головой покачал я.

— Это сложно. Уметь ее настроить. Я вот не всегда понимаю, что нужно делать. А иногда вообще не понимаю — тыкаю и всё.

Девушка покровительственно улыбнулась.

— Это придет. Со временем. Мне тоже не сразу пришло. Там всего четыре соленоида, четыре степени свободы — не так уж и много.

— А как твое настоящее имя? — резко перевел я тему разговора, посчитав вступительную часть достаточной. Сейчас? Почему бы и нет? «Дома», в каюте, или в столовой, на ней вновь будет непрошибаемый кокон, сейчас же разговорить ее на личные темы шансы имелись.

Маркиза смутилась, опустила голову. Помолчала. Но, видно, пришла к тому же выводу, что и я — пора наводить мосты. И тихонько, словно боясь, что кто-то посторонний услышит, произнесла:

— Гюльзар. Гюльзар Амир Селим. Как видишь, девочке с таким именем лучше быть просто «Маркизой»… — Далее последовала ироничная усмешка, полная горести.

Мне сразу стало жаль ее, я понял всё. Почему она так относится к имени, почему замкнутая и нелюдимая. Но в отличие от нее, я знал, что надо делать, чтоб это преодолеть. Однако действовать тут надо аккуратно, почти нежно — очень легко спугнуть, сломать статус-кво и сделать хуже.

— Они обижали тебя, да? Дразнили? — Я вложил в голос как можно больше сочувствия и поддержки.

— Да. — Есть, первая победа, она сходу не закрылась в себе. Воодушевленный, я продолжил:

— Просто потому, что ты не такая, как все?

Мог бы и не спрашивать!

— Меня тоже всегда дразнили, — раскрыл я свою «тайну». Чтоб создать атмосферу близости, общей беды. — А один препод, мудак первостепенный, и сейчас коверкает мою фамилию, целенаправленно. Хоть я учусь в спецшколе, где всё строго.

— Ты — русский, — парировала она, покачав головой. — Вас много, и вы вместе. Латинос не могут не считаться с вами. Мы же сами по себе.

Глаза ее вдруг опасно сверкнули.

— Русские тоже издевались, Хуан! Потому, что на них я тоже не похожа! Понимаешь? Так что не надо мне тут рассказывать! Ты не я! И никогда мною не был!

Она вскочила, схватила винтовку и дала очередь по мишеням. Не очередь, вру, одиночными садила, но на такой скорости, что в ушах все слилось в один сплошной гул. Клац, клац, клац…

— Я не они, Гюльзар, — попробовал возразить я, когда винтовка замолчала, а она начала возвращать контроль над эмоциями. — Ты же видишь это. И никогда таким не был.

Она молчала.

— И мне нравится, как тебя зовут, — добавил я, улыбнувшись. — Очень красивое имя! Что оно означает?

— Цветник. Сад роз. Не произноси это имя больше, хорошо?

Я отрицательно покачал головой.

— Буду. Впредь. Всегда. — Я поднялся и медленно подошел к ней сзади. — Потому, что ты не права. Больше никто не обидит тебя, Гюльзар. Здесь все свои. Здесь ВСЕ свои! — уточнил я.

— Да что ты знаешь о «своих»! — обернулась и закричала она в лицо, из глаз ее полились слезы. — Что ты вообще об этом знаешь?!

— Знаю!

Я в один шаг очутился рядом и схватил ее в объятья. Так, чтобы жест этот не нес эротизма, но чтобы не успела начать сопротивляться. Она попыталась, но поздно, я уже крепко держал ее. Провел рукой по волосам.

— Тихо, тихо, девочка!.. Тихо!.. Я знаю. Много знаю! А еще вижу. И чувствую.

Она обмякла. Я про себя улыбнулся.

— Ты живешь в собственном мирке, в стенах, которые сама себе выстроила. Отгородилась ими от всех, кому дорога, считая, что так и надо. Только знаешь, ТОГДА они были актуальны, твои стены. Необходимы. ТЕПЕРЬ же они мешают тебе, калечат. Не дают жить. Так нельзя, Гюльзар!

Она слушала, не вырывалась и не перебивала.

— Тебя не обидят, — продолжил я. — Никто. Никогда. А если попытаются — я размажу ту суку о внешнюю створку шлюза! — закончил я с эмоциями. — Веришь? А после Мишель вышвырнет ее на улицу! Потому, что иначе нельзя!