Дэниел Моран - Последний Танцор

— Взаимно, мадемуазель Даймара. Роберт очень лестно о вас отзывается.

— Я знаю.

Риппер откинулся на стуле, без смущения разглядывая ее:

— Видел вашу запись, мне нравится, как вы двигаетесь.

— Спасибо.

— Я знаю Роберта на протяжении, думаю, уже двадцати лет. И когда он рекомендует кого-то, у меня это, как правило, вызывает интерес. За минувшие десять лет я нанял пятерых его учеников. — Риппер вдруг замолчал и задумался. — Нет, вру, за тринадцать. Первого я взял в охрану сразу после того, как был избран Советником Объединенного Совета в конце две тысячи шестьдесят второго. Скажите, почему вы хотите работать на меня, а не, скажем, на Генсека Эддора?

— Эддор — человек, начисто лишенный морали. Риппер в упор посмотрел на нее. Мягкая сардоническая усмешка заиграла на его губах.

— В самом деле? А я, по-вашему, не лишен?

Дэнис Кастанаверас, не сводя глаз с человека, способного рано или поздно стать Генеральным секретарем, ровным, спокойным голосом, без нажима и насмешки, осведомилась:

— А вы сами как считаете?

— Ха! — рассмеялся Риппер. — Чертовски хороший вопрос. — Резко сменив тему, он продолжил: — Я прослушал ваше резюме. Оно впечатляет, но ничего не говорит о вас. Расскажите мне о себе. Начните с детства.

— Я занималась с Робертом с четырнадцати лет. Вначале...

— Еще раньше.

Дэнис замолчала и задумалась, мысленно сортируя факты на безобидные и те, о которых никто знать не должен, и выделяя правдивую информацию из числа первых; к собственному удивлению, она обнаружила, что почему-то не хочет лгать Рипперу.

— Мои родители погибли во время Большой Беды. Оба. Я не очень хорошо помню детство. У меня был брат, мы потеряли друг друга во время погромов, и я не видела его больше двенадцати лет. Он, наверное, погиб. Я была... — Она снова замолчала. Ей не приходилось притворяться, будто ей трудно вспомнить, — первые несколько месяцев Большой Беды действительно были смутным периодом в ее жизни. — Я нигде не задерживалась дольше чем на неделю или на месяц. Иногда люди кормили меня, а иногда я воровала еду. По меньшей мере однажды меня изнасиловали. Может, и больше, не помню.

— А дальше? — мягко проговорил Риппер.

— Однажды утром я проснулась в большом бараке. Это были Общественные работы, но я тогда этого не знала, вообще не знала, что это такое. — Дэнис пожала плечами. — Вот и узнала. На Общественных работах я провела четыре года. Когда мне исполнилось тринадцать, женщина по имени Оринда Глейгавас заплатила мой долг и забрала меня. Она была танцовщицей и преподавателем. Она дала мне жилье и отправила заниматься к Роберту.

— Оринда Глей... Как там?

— Глейгавас.

— Абсолютно незнакомый человек — и заплатила ваш долг? Почему?

— Она делала это для многих девочек. Она была богата и хотела хоть как-то помочь людям, пострадавшим по время Большой Беды. Совсем маленькой я немного занималась танцами и спортивной гимнастикой. Мадам Глейгавас учила танцевать, а Роберт тренировал мои мышцы. Тогда я и поняла, что боевые искусства нравятся мне куда больше, чем танцы.

— Понятно. Черт, крутится на языке, но никак не могу вспомнить, откуда мне известно ее имя?

— Оринда Глейгавас? Пару лет назад она погибла — несчастный случай, — а до этого руководила тем, что любила называть лучшей танцевальной труппой в Солнечной системе. Это и была лучшая труппа. Вы же политик и, даже если не припоминаете фамилии Глейгавас, то должны помнить название «Левиафан». Группа Советников Объединенного Совета пыталась запретить постановку, потому что их не устраивало...

Дуглас Риппер внезапно сел очень прямо, впервые с начала разговора он выглядел заинтересованным не только профессионально.

— Ах вот оно что! А ведь я вас знаю.

— Правда?

— Вы танцевали в «Левиафане». Теперь я вспомнил.

— Вы его видели?

— Дважды. Сколько же вам тогда было? Шестнадцать? В шестьдесят девятом?

— И в семидесятом. Да.

— Боже мой. Вы были самой... — Риппер повел плечами, нетерпеливо махнул рукой. — Постановка была отвратительной. Инакомыслие самого дурного пошиба — я пару раз встречался с Жюлем Моро, до того как он погиб, и со всей ответственностью утверждаю, что между ним и героем «Левиафана» нет ничего общего. Но вот тот кусочек в конце, где ваша героиня Марина соблазняет его... Я вижу, после этого вы сделали биоскульптуру. — Он нахмурился. — Почему?

— Мне не нравилось, как я выглядела. Грудь стала слишком большой для танцев. Заодно переделала глаза, потому что считала, что так будет красивее.