Николай Мороз - Найти и исполнить

Лаврушин положил ключ от комнаты рядом с фуражкой и вышел, прикрыв за собой дверь. Стас постоял между шкафами, глядя то на свое отражение в стеклянной дверце, то на потолок с роскошной лепной розеткой и лампочкой под матерчатым плафоном, свисавшую из центра композиции. Скинул шинель, бросил ее на кровать, подошел к окну. Штор на окнах нет, между рамами паутина, пыль и дохлые мухи. Покрутил ручку настройки громкоговорителя, убавил звук, приглушив рванувшуюся из пыльной «тарелки» песню, обещавшую врагу скорый и ужасный конец в туманных полях под Москвой. И посмотрел в окно, за белые, крест-накрест пересекавшие стекло бумажные полоски. В подступавших сумерках видна стена приземистого барака, над ними крыши домов, мутный, почти неразличимый острый силуэт дальней «высотки», зато двор отсюда как на ладони. Замечательных колонн и балкона, правда, не видно, как и парадного входа, зато открывается прекрасный вид на облетевший перед зимой палисадник. И заботливо подстриженные кусты, и перекопанная клумба, и вековая липа с раздвоенным стволом – одна половина того и гляди рухнет наземь. И лавку под этой самой липой, основательную лавку, мощную, кованую, сработанную на века и появившуюся здесь по прихоти богатея Сушкина.

– Передаем вечернюю сводку за десятое октября, – проговорил диктор.

Стас сел на подоконник, не сводя со скамейки глаз. Видел он ее уже, видел раньше, давно, в своей прошлой жизни, не раз видел, и не два, и картинка всегда была одинаковой. На выцветшей, мутной желто-белой фотографии с волнистыми краями и датой, написанной на обороте фиолетовыми чернилами: август 1940 г.

– Положение на Западном направлении фронта ухудшилось. Немецко-фашистские войска бросили против наших частей большое количество танков, мотопехоты и на одном участке прорвали нашу оборону. Наши войска оказывают врагу героическое сопротивление, нанося ему тяжелые потери, но вынуждены были на этом участке отступить, – доносился из-за плеча четкий голос диктора.

За год до начала войны кто-то сфотографировал их на этой самой лавке под старой липой – и бабку Стаса, она сидела с краю, выпрямив спину и опираясь ладонями в колени, обтянутые белой юбкой, рядом нога на ногу развалился отец Жени. А вот и она сама, еще школьница, нижняя губа прикушена, смотрит куда-то вверх, мимо объектива, коса растрепана. И на месте сидит потому, что на плече лежит отцовская рука, здоровая, покалеченная спрятана под полой светлого пиджака. Тут же Золотова в пестром платье, веселая, улыбается во весь рот и обнимает круглолицего серьезного мальчишку лет пяти, тот с ужасом смотрит прямо на фотографа, не представляя, чего ждать в следующий момент, и по всему видно – готовится разреветься. За изогнутой спинкой лавки толпятся еще люди – мужчины, женщины, старики, дети, даже попович Мартынов, почти неотличимый от потрескавшегося липового ствола затесался в эту компанию, глядит на фотографа равнодушно, даже устало. Все они были здесь, все, кто жил в этом доме еще год назад, не было только одного человека из тех, что встретил здесь Стас. Вернее, одной.

– В течение десятого октября наши войска вели бои с противником на всем фронте, особенно ожесточенные на Вяземском и Брянском направлениях. После ожесточенных боев наши войска оставили город Орел. За десятое октября в воздушных боях под Москвой сбито двенадцать самолетов противника. Наши потери – три самолета. В Баренцевом море потоплен немецкий транспорт водоизмещением в семь тысяч тонн.

Диктор говорил четко, размеренно, без эмоций, и от этого почти неживого голоса поневоле становилось жутко. Да еще и темнота сгущалась. Стас отошел к двери и принялся шарить по стене в поисках выключателя. Нашел, и только собрался повернуть его, как в дверь нерешительно постучали. Стас замер на месте, прислушиваясь к звукам из коридора. Под дверь пробивается полоска света, видно, что в коридоре кто-то есть, и этот кто-то явно один. Стоит молча и ждет, потом стучит еще раз.

Стас открыл дверь и зажмурился – после темноты неяркий свет единственной на весь коридор лампочки бил прямо в глаза.

– Вы электричество включите, – заботливо посоветовали из коридора, – пока можно.

– А дальше что – нельзя? – поинтересовался Стас. И разглядел наконец собеседницу – за дверью стояла Катерина. В той же мешковатой юбке, явно на размер больше, чем требовалось, и в темной кофте, плечи закрывает большой серый платок, волосы собраны на затылке. Стоит, улыбается «лейтенанту», а сама вглядывается в темноту за его спиной, точно высматривает, нет ли в комнате еще кого-нибудь.