Николай Мороз - Найти и исполнить

Но даже дотронуться до них не успел, как дверь сама тяжко отворилась ему навстречу. Стас едва успел отступить к колонне и чуть не врезался в стоявшую поблизости бочку с водой. Кто-то с той стороны явно передумал выходить из дома, массивная створка поползла обратно. Стас схватился за ручку и потянул тяжеленную дверь на себя. На пороге стояла девушка лет семнадцати или немного старше, в сером пальто и клетчатой юбке под ним, из-под белой беретки на плечо свешивалась длинная русая коса. Взгляд скорее любопытный, чем испуганный, но смотрит настороженно. Перешагнула порог, стукнув каблуками по ступеньке под ним, и оказалась лицом к лицу со Стасом. Тот так и стоял, сдерживая натиск могучей двери, не отрываясь, смотрел на девушку – ее лицо казалось ему знакомым. На мгновение почувствовал, как взмок от ужаса, но, присмотревшись, успокоился – нет, это не то, что он подумал. Бабка в тот год была старше этой девчонки, ненамного, но все же. Но ее лицо… Он видел его раньше, и все пытался припомнить, где именно.

– Вы к кому? В какую квартиру? – спросила девушка, и наваждение окончательно исчезло.

– Як Савельевым, – сказал Стас, отпустил дверь, и она грохнула так, что стены вздрогнули.

– Их нет, они в эвакуации, – ответила девушка и умолкла, выжидательно глядя на Стаса.

Старая семейная легенда на глазах становилась былью, девушка уже не смотрела на гостя изумленно, наоборот – кивала, отчего помпон на беретке неспешно покачивался в такт движениям. «Где я мог ее видеть?» – здесь в воспоминаниях образовался основательный пробел, картинка упорно не желала складываться.

– Я с фронта приехал, – принялся он излагать частично заготовленную еще в лесу под Вязьмой и окончательно оформившуюся в поезде легенду. – Меня в командировку отправили, я планировал у родственников остановиться…

Дальше, согласно легенде, он должен был предъявить алехинское удостоверение и потребовать ключи от квартиры Савельевых, но этого не потребовалось.

– Подождите, я сейчас отца позову. – Девушка обеими руками ухватилась за дверную ручку, потянула ее на себя. Стас пришел девушке на помощь, общими усилиями дверь открыли, девушка моментально пропала в полумраке подъезда, бросив Стаса в одиночестве. Каблуки стучали над головой, потом звук стих, хлопнула где-то дверь, Стас прошел немного вперед, осмотрелся.

Сушкин был человеком богатым и с большой фантазией. На полу мозаика из мелкой белой, коричневой и черной плитки, и плевать, что в ней полно выщерблин и не хватает фрагментов, выглядит она еще вполне пристойно, даже изящно. Под потолком тянется узкий лепной карниз, местами замазанный синей краской, как и сами кирпичные стены, и, если приглядеться, в скудном свете из полукруглого окошка над дверью можно увидеть, что многие кирпичи помечены клеймом. «Мокеевъ» – прочитал Стас, подошел к лестнице, присмотрелся – да, мрамор, как и было сказано. Края ступеней стерты так, что с непривычки можно и поскользнуться, в белый камень вмурованы кованые ажурные перила, выполненные с изрядным мастерством. Но и только – подъезд заставлен тяжелыми ящиками, вдоль стен лежат мешки с песком или чем-то вроде того, куда ни глянь – всюду ведра, лопаты, метлы, старый велосипед без колес, какие-то тряпки.

И пахло точно в погребе, картошкой, плесенью и почему-то табачным дымком. Стас обернулся, втянул в себя воздух – точно, курит кто-то, и даже не «Беломор», а нечто более забористое, может, и махорку. И замер на нижней ступеньке, невольно потянувшись к кобуре с Т» – в темноте появился еще кто-то, и это от него разило крепким табаком, и этот кто-то не шевелился, пялился на незнакомца. Глаза уже привыкли к темноте, и Стасу удалось разглядеть, что человек этот довольно высокий, но страшно сутулый, да еще и перекошен на один

бок, точно всю жизнь только тем и занимался, что таскал тяжести, отчего хребет повело на сторону. Светлые редкие волосы облепили узкую с вдавленными висками черепушку, светлые же глаза безразлично-изучающе поблескивают из-под редких бровей, подбородок выдается вперед, в желтых зубах дымит самокрутка.

Лет человеку под полтинник или около того, одет в темные полосатые штаны, заправленные в сапоги, и пиджак, сверху костлявые плечи прикрывает телогрейка. «Сынок поповский в доме жил» – мигом пришли на память слова бабки. Это он и есть, что ли, крапивное семя? Не похож, однако – волосы короткие, борода отсутствует, да еще и курит, как паровоз, неправославно как-то выходит. Хотя, может, так и должно выглядеть поповское дитятко на двадцать пятом году советской власти? Черт его знает. А папаша его в той самой церковке, ныне закрытой, стало быть, и служил, местных старушек окормляя. «Квартиру родительскую у него, правда, отобрали, но комнатенку то ли в подвале, то ли на чердаке оставили». Вот и свидеться довелось.