Александр Зорич: Клад Стервятника

За секунду до того, как земля под его ногами превратилась в жидкую кашу, Слон увлеченно думал о будущем.

Он с удовольствием представлял себе в самых красочных и мельчайших подробностях, как отыщет все нужные ориентиры, отмерит все расстояния, указанные на карте, снимет верхний слой жесткого дерна — там непременно все давно уже чернобыльем поросло! И будет копать, копать рьяно, без передыха, вкладывая в каждое движение всю боль и отчаяние четырех лет сплошного невезения.

А потом он освободится от груза этой горечи. Непременно освободится, когда лезвие его короткой, остро заточенной и отлично сбалансированной саперной лопатки, способной с легкостью раскроить череп любому зазевавшемуся псу Зоны, наконец ударит во что-то твердое.

Глухо звякнет о крышку сундука, зарытого безумным сталкером по имени Стервятник еще в старые добрые времена.

— Там обязательно должно быть что-то твердое. Иначе и быть не может, — прошептал Слон. — Эта карта не врет.

Последнюю фразу он успел произнести трижды, как заученное заклинание. И лишь затем почувствовал, как почва стремительно просела под подошвами сапог из грубой свиной кожи — такой же задубевшей, как и душа Слона.

— Черт… чер-р-рт!

Впервые в жизни детектор аномалий подвел Слона. Подвел под монастырь, под вышку, по самое не могу! Его звуковой сигнал предательски промолчал, когда сталкер осторожно шагнул на эту кочку, с мнимой надежностью возвышавшуюся над густой хвойной подстилкой.

— Ааааа!

Слон отчаянно рванулся…

…и вдруг запоздало понял, что больше не чувствует ног. Они просто отказались подчиниться своему хозяину!

Похоже, для Слона начинался новый отрезок его земного существования. Недолгий такой отрезочек…

Лишь теперь сталкер приметил легкий серебристый налет, которым медленно покрывалось все вокруг. Усыпанная мокрой рыжей хвоей кочка там, где только что стояли его ступни… Вывороченные из лесной подстилки куски серой сухой глины, под которыми уже что-то возилось, чавкало, оживало… Проступившие из земли лужицы черной маслянистой воды — кровь Зоны… И он сам, безмозглый, слепой идиот по прозвищу Слон — а имечко-то, между прочим, говорящее.

Когда-то это прозвище дал Слону сам Хемуль, сталкер-легенда, от которого не укрылась своеобразная манера его ходить по Зоне как бы напролом.

— Вечно ты прешь, как слон через девственные джунгли, — сказал Хемуль.

И понеслось! Небось и в эпитафии, которую нацарапают на надгробном камушке, напишут: «Здесь лежит Слон, который ходил по Зоне напролом».

Но не будет у него никакого камушка, в ужасе понимал Слон, отчаянно озираясь кругом в поисках ближайшего куста, одинокой ветки, пня… Чего угодно, за что можно ухватиться, чтобы выволочь непослушное тело с ногами-ластами, которому уже никогда не шагать теперь по Тверской-Ямской в направлении пафосного ресторана.

Но вокруг простирался все тот же унылый, однообразный ландшафт без единого деревца. А значит — ни малейшей надежды на спасение.

Зыбь — а это была, конечно же, она, едва ли не самая опасная аномалия Зоны, — засасывала Слона, точно вязкая болотная топь. Ее границы быстро росли, ширились, упорно захватывая все, до чего могли дотянуться. Материя вокруг Слона трансформировалась, превращалась в кашу, а он тем временем уже ушел в зыбь по пояс.

Он даже успел удивиться: как это так? Почему он до сих пор еще не потерял сознание от неизбежного болевого шока?

Судорожно рванул «молнию» на груди комбеза, вытащил из потайного кармана аккуратно сложенную карту, которую всю дорогу берег как зеницу ока. Зубами разорвал изоляционный пакет — рыскающие в здешних торфяных полях крысы почему-то обожают грызть именно пластик — и оглянулся, примериваясь, как бы половчее закинуть карту куда подальше, в сторону от растущей аномалии.

Но тут же правая рука повисла безвольной плетью.

У Слона оставалось всего несколько мгновений жизни. Он неловко перехватил карту слабеющими пальцами левой руки — и бумага при этом неожиданно обернулась вокруг его запястья. Карта словно бы желала хоть как-то защитить своего обреченного владельца…

«Ну вот… Пропал как заяц», — мелькнуло в угасающем сознании Слона.

Взмахнуть рукой уже не хватило сил. Ее вдруг резануло острой, дергающей болью. И Слон начал стремительно погружаться в разверзшуюся под ним пропасть, у которой не было и не могло быть дна.