– Так ты просто бросил ее, – дошло, наконец, до Федора. – Бросил там, а сам удрал, струсил. Может, она была еще жива? Может, ее можно было спасти?
– Я давно живу на свете, – сказал Данила. – Мне необязательно щупать пульс человеку, чтоб понять, что он умер. Она была мертва, иначе я бы ее не оставил.
Но в голосе его Федору почудилось что-то странное.
– Да как вообще все это случилось, что ее убили на берегу, а ты успел уйти? Ты что-то темнишь.
– Я не хотел, – пробормотал Данила, – но разве ее остановишь? Она сказала: «Дед, я сама пойду». Да, так и сказала. Нужно было кое-что передать одному человеку. Я хотел оставить ее в лодке – как чувствовал. Лучше бы меня убили. Но я не успел. Она сказала: «Я сама», и глядь – она уже на берегу.
– Да, это на нее похоже, – согласился Федор, – она отчаянная была. Но я же ей писал, просил, чтоб побереглась. Она мои записки получала?
– Только одну, – удивился Данила, – Лелик с Третьяковки передал через кого-то. Она обрадовалась, все перечитывала ее. Такая веселая была одно время. А потом опять затосковала.
– А еще одну я Дарье для нее передал, когда заезжал сюда несколько дней назад.
– Вот гадина Дашка, – в сердцах выругался старик, – она Нельке ничего не отдавала. Когда вернулись мы последний раз сюда, Виталя Нельке рассказал, что ты был. Она спросила: «А записки не было?» Тот сказал: «Нет, не передавал». Ну, она и сникла опять, заскучала.
– Да, – сказал Федор, – у нее настроение все время менялось. Нельзя мне было надолго уходить. Она меня ждала, а потом отчаялась, и ей стало все равно, что с ней будет. Ты говоришь, ты потом хотел ее найти, а ее уже не было? Думаешь, выродки унесли ее с собой?
Федор даже застонал от такой мысли. «Счастье, если Неля и впрямь к тому времени была уже мертва», – подумал он.
– Нет, – сказал Данила, – они потом тоже разбежались. Может, я уже старый и вижу плохо, но одно я точно знаю – странные вещи там творятся, возле того моста. Я, как сейчас, вижу – вот она падает, и выродки бегут к ней. Я даже выстрелить не успел, ну, и ее боялся задеть – думал, чем черт не шутит, может, все же жива? Хотя, может, лучше тогда было ее убить, чтоб не попала им в лапы живой, но я бы не смог. И вдруг один урод свалился на землю, потом другой. И остались лежать неподвижно, словно их громом поразило. Вот честно, никаких выстрелов не слышно было, только листья шелестят. А они только что были живехоньки, и вдруг ни с того ни с сего замертво лежат. Остальные разбежались тут же кто куда.
– Может, этих двоих из лука подстрелили? – предположил Федор.
– Не знаю, – сказал Данила. – А потом вообще какие-то непонятки начались. Померещилось мне, что вижу я на берегу фигуры в черных балахонах. Темно было, не разобрать ни черта, то ли это кусты, то ли вправду кто-то движется там. Вот я грешным делом и побоялся из лодки вылезать, затаился. Потом луна за тучу зашла, а я все сидел в лодке под мостом. Ни на что решиться не мог. А когда вышла луна снова, Нельки уже там не было. Те двое так и лежали, а она пропала. Вот я и не знаю – кто это был-то? Люди или кто? Даже думать об этом боюсь.
– А может, ты все врешь, старик? Может, ты все это придумал? А сам просто спрятал ее где-нибудь, чтоб переждать опасность? – с надеждой спросил Федор.
Старик помолчал. Глотнул еще браги. Потом, словно не услышав вопроса, произнес:
– Пойдем сегодня наверх, я тебе покажу кое-что.
– Я никуда не пойду с тобой, старик. Откуда я знаю – может, ты бросишь меня в реку на съедение своему хозяину? Мне уже рассказали про зов. Но я так просто не дамся, не собираюсь я покорно ждать, пока какой-то гигантской пиявке с присосками, сидящей в реке, вздумается перекусить! Я-то думал, вы и вправду свободные люди, но свободы, видно, нигде нет. Все кого-нибудь боятся – не бандитов, так хозяина. Но я не Фил, угробить себя так легко не дам.
Данила с удивлением глянул на него.
– Я не думал, что ты веришь в бабьи сплетни. Нет никакого зова.
– Почему же люди уходят?
– Фил объяснил бы лучше, – неожиданно спокойно сказал старик. – Я много говорить не умею. Но зова нет. Фигня это все.
– А что же есть?
– Есть страх. Люди боятся неизвестного и непонятного. Им надо дать имя своему страху – так им легче. Они называют это – зов. А я называю – тоска. Эта тоска по прежней жизни сидит в каждом из нас. Людей тянет наверх, особенно тех, кто родился там и хоть что-то помнит из прошлого. И даже у тех, кто родился в подземке, она в крови, досталась от отца и матери. И когда человек не может больше бороться с тоской, он уходит. И никто не может его остановить. Такая судьба, – и старик развел руками.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу