Михаил Ахманов - Странник по прозвищу Скиф

Однако .сегодня он был хмур, неприветлив и раздражен — пожалуй, даже разгневан. Трубка его испускала не столько дым, сколько искры, будто крохотный вулканический кратер, готовый взорваться с минуты на минуту, а карие глаза, обычно хранившие насмешливо-спокойное выражение, поблескивали с такой же свирепостью, как у бесхвостых пепельных тварюг из речных камышей.

— Сегодня никаких Погружений, — буркнул Сарагоса, едва инструктор по кличке Скиф переступил порог и отрапортовал о прибытии. — Тут впору не погрузиться, а нагрузиться… — Он потер плечо, болезненно сморщился, потом поднял трубку внутреннего телефона и крутанул диск. — Доктор, ты? Скиф появился… Ну и что? Как ну и что? Мы же собирались сходить к этому… к этому потомку картлийских князей… Не видишь смысла? А я вижу! Я для него, понимаешь ли, тупой бизнесмен, ты — безграмотный колдун, а Скиф у нас историк! Специалист по таким делам! Может, ему удастся напугать кретина… Так что пойдем! Через десять минут!

Он грохнул трубкой и повернулся к Кириллу.

— Трудный клиент? — сочувственно поинтересовался тот.

— Трудный? Не то слово, парень! Заносчив, упрям и богат, что твой Крез… и когда успел столько нахапать! Финансист, одним словом… А пыжится-то как! Гордости хватит, чтобы заново вымостить всю Военно-Грузинскую дорогу! К тому же редкостный бабник, — добавил Сарагоса с явным отвращением.

— Ну и послали бы его куда подальше… скажем, мостить шоссе в кавказских ущельях, — посоветовал Кирилл. Ему доводилось бывать в тех местах, и он отлично помнил, что хорошими дорогами Кавказ похвастать не мог — впрочем, как и Россия.

Начальник взглянул на него и испустил глубокий вздох.

— Молод ты, парень, горяч… Разве я могу потерять такого клиента? Он ведь деньги платит, Скиф, ба-альшие деньги! Э? И мы ему кое-чем обязаны… К тому же хоть я и шеф, но надо мной есть босс. — Тут Пал Нилыч выразительно поднял глаза к потолку. — И он мне голову оторвет, коли я провороню этакий заказ!

Кирилл мог поклясться, что шеф его блефует: не деньги его интересовали, а нечто другое, о чем не говорилось вслух, не намекалось ни словом, ни взглядом. Что же касается оторванных голов и грозного босса, — если тот не был личностью совсем мифической, сродни скифскому богу Таргитаю, — вряд ли Пал Нилыч так уж сильно его побаивался, он сам мог оторвать голову кому угодно.

— Ну, пойдем. — Сарагоса снова вздохнул, выбил трубку и сунул ее в карман. — Пойдем к моему торговому князю…

Они спустились на первый этаж, где уже топтался у двери красноглазый Доктор, и пересекли двор, наполненный запахами хвои и цветущего жасмина. Альбинос вышагивал важно и неторопливо, заложив руки за спину и не глядя по сторонам, на лице же Пал Нилыча застыло выражение мрачной решимости.

— Здесь, — сказал он, кивнув на окна особняка, выступавшего между баром и магазинчиком готовой одежды. Апартаменты люкс, отметил про себя Кирилл. Ему было уже известно, что хотя бедняков среди населения кондоминиума не водилось, всякий жилец как бы входил в одну из двух групп: богатых и очень богатых. Первые занимали по два этажа над каким-нибудь заведением, вторые владели целым коттеджем — полным жилым блоком, по местной терминологии. Вероятно, клиент, которого Сарагоса собирался удостоить личным визитом, был и в самом деле очень богат.

За дверью лязгнули засовы, потом она сдвинулась — не распахнулась, как ожидал Кирилл, а ушла в стену. Мужчина, возникший на пороге, — темноволосый, с блестящими черными глазами и орлиным носом на подвижном выразительном лице, — был ему знаком. Тот самый грузин, хозяин шестиколесного серебряного «Твинго», припомнилось Кириллу. Вслед за Сарагосой и Доктором он шагнул в холл, увешанный коврами с великолепной коллекцией холодного оружия.

— Пал Нилыч, дорогой! Гамарджоба! — произнес брюнет сочным баритоном и картинно вскинул руки. — Заходи, генацвале, будь гостем! Мой дом — твой дом!

Судя по взгляду, который Сарагоса бросил на ковры с шашками, кинжалами, ятаганами и японскими клинками, он не отказался бы от столь щедрого предложения. Затем, сухо кивнув, Пал Нилыч шагнул вслед за хозяином к лестнице мореного дуба; балясины, поддерживавшие перила, были выточены в форме нагих женских фигурок, ступени же прикрывала пурпурная ковровая дорожка с ворсом по щиколотку.

Они поднялись наверх, и Кирилл невольно прижмурил глаза. Тут все сияло и сверкало: люстры, увешанные хрусталем, натертая воском резная мебель с расписными фарфоровыми медальонами, высокогорлые серебряные кувшины на малахитовой столешнице, лаковые шкатулки, причудливые китайские вазы с драконами, парившими над горами, ширмы из небесно-голубого шелка, по которому плыли белые курчавые облачка, старинные иконы в окладах с самоцветами… Как и многим питерцам, Кириллу синонимом роскоши казался Зимний; из поколения в поколение в северной столице говорили: богато, как в Эрмитаже… Но здесь было еще богаче! Каждая комната смотрелась пещерой Али-Бабы, заполненной несметными сокровищами Севера и Юга, Запада и Востока. Востоку, впрочем, хозяин отдавал явное предпочтение: ковры, низкие диваны и ларцы, инкрустированные слоновой костью и перламутром, делали его жилище похожим на дворец Гаруна аль Рашида.