Михаил Ахманов: Странник по прозвищу Скиф

— В одном ты прав, сержант, — согласился Сарагоса, — каждый из нас должен решить за себя, чтоб остаться в ладах с собственной совестью. Я тоже не хотел бы мучиться до конца дней своих — ни воспоминаниями о свершенном, ни сожалением об упущенной возможности. И я не хотел бы, чтоб мучились вы — князь, ты или твоя девушка. Но нельзя сделать так, чтобы каждое из решений, дурное или хорошее, стало реальностью. Это невозможно! И невозможно, чтоб всем в мире было хорошо… Кто-то должен умереть, чтоб жил другой, и кто-то должен принять решение… Мое решение — вот!

Он вскинул руку, и фиолетовая молния разорвала воздух. Конечно, он не промахнулся; луч накрыл блестящую точку, омыв ее жаркой струёй огня, окутав раскаленным дыханием плазмы, впившись пламенной тонкой иглой, пронизав безжалостным разрядом. И саламандра взревела! Но не от боли, не в смертной муке, а торжествующе, с яростным и хищным ликованием, как дикий зверь, почуявший свободу. Огненный смерч взвился в небо, обжигающий ветер ударил Скифу в лицо, но он, не пытаясь защититься, все смотрел и смотрел на багровую колонну, взметнувшуюся перед ним. Багровый смерч вытягивал вверх и в стороны пламенные языки, разбрасывал искры и, дрожа и приплясывая, вращался посреди алмазной грани. Материал ее был, видно, прочен и поддавался с трудом, но саламандра грызла, терзала и плавила его с бешеным упорством, рыча и завывая, как целый сонм демонов.

«Все, — подумал Скиф, — все! Пять минут, десять или пятнадцать — без разницы; плазменный вихрь одолеет, пробьет дыру в хрустальной крышке и ринется вниз… Падет смертоносной кометой с багряным хвостом… И всё будет кончено! Останутся, как сказал Сарагоса, лишь воспоминания о свершенном… Или сожаления?» Он посмотрел на Сийю и Джамаля. Щеки его возлюбленной помертвели, но звездный странник взирал на огненный столб с нерушимым спокойствием — так, будто его уговоры привели к нужному результату и милосердие восторжествовало над местью и желанием воздать за грехи, предоставив несчастных демонов Сархата собственной их судьбе. В зрачках Джамаля плясали алые искорки, губы, всегда сочные и яркие, плотно сомкнулись, а морщины на лбу и складки в уголках рта отметили лицо выражением непривычной суровости. Он словно бы готовился к чему-то — к чему-то важному и сложному, что должно было свершиться с минуты на минуту.

«Скоро уйдет», — решил Скиф и потянулся к компаньону. Джамаль — или уже Ри Варрат? — сбросил плащ, снял с запястий изумрудные браслеты, сунув их Пал Нилычу, потом расстегнул пояс и вложил его в руки Скифа вместе с кинжалом и мечом. В глазах его застыла грусть, но объятия были крепкими, а сильный и звучный голос перекрывал рев огня:

— Пора, генацвале, пора! Пора возвращаться домой! И мне, и тебе, мой талисман… Не все сделано, как хотелось бы, но не законченное Джамалем завершит Ри Варрат. И уйдет! Вернется на Телг, а ты вернешься на Землю… вернешься не один, и это хорошо. Ибо демоны тоски и одиночества страшнее демонов Сархата, обитающих в сером тумане… А ты уже не одинок! — Он наклонился к Сийе и поцеловал ее. — Да хранят тебя Безмолвные Боги, красавица! Счастья вам! Тебе и твоему мужчине.

— Пусть будет твой путь быстрым и прямым, Джаммала. А память пусть будет долгой. — Сийя улыбнулась, склонила голову, стараясь не глядеть на ревущий огненный столб, и коснулась ладонью бороды Джамаля. Скиф заметил, что пальцы девушки сложены знаком куума.

«Всякий путь быстр и прям для светового луча, — подумал он. — А вот о памяти ласточка верно сказала: пусть память будет долгой. Такой же, как путь от Телга до Земли, и от Земли до Амм Хаммата и до этого мира красных пустынь и древних развалин. Ибо, когда человек свершил предначертанное, что остается с ним, кроме памяти?» Скиф покосился на Пал Нилыча, стиснувшего в кулаке браслеты и с мрачной решимостью взиравшего на танец огненного смерча. Джамаль стоял теперь перед ним, однако в глазах звездного странника не было ни гнева, ни осуждения; лишь печаль и смутная тень надежды.

— Уходишь? — Сарагоса натянул браслеты на широкие запястья и отвел взгляд. Казалось, он пребывает в нерешительности, раздумывая, кем же считать теперь Джамаля — другом, союзником или обвинителем. Князь, однако, шагнул к нему, протягивая руки.

— Ухожу! Ухожу, дорогой! И мне надо поторопиться. Ты свое решение принял, а мое — мое еще впереди!

— И каким оно будет?

Но звездный странник не ответил; лишь усмехнулся, стиснул плечо Сарагосы и отпустил. А потом, не спеша и как бы нехотя, направился к центру алмазной грани — туда, где саламандра с ревом грызла и плавила неподатливый кристалл. На фоне огненного столба его фигура казалась черным и зыбким силуэтом, плывшим все вперед и вперед, к пламенной купели, что была для него такими же вратами в звездный мир, как переливчатая изумрудная завеса тайо. Под ним, в глубине колодца, словно отсчитывая секунды, бесконечной чередой всплывали сизо-бурые бесформенные тела, а впереди ярился и выл плазменный вихрь, бросал палящие искры в грудь Джамаля, окутывал жарким воздухом, слепил багровым огнем. В какой-то момент Скифу показалось, что волосы звездного странника охвачены пламенем, а куртка начинает тлеть. Но шаг его был по-прежнему нетороплив и тверд, а голова запрокинута к солнцу и небу. Ри Варрат, телгский Наблюдатель, шел к четвертой своей смерти и пятому рождению.