Андрей Левицкий - Один из леса

– Не знаю, что они сделали, но остановить клеть не получается. Кажется, в ней свой пульт, оттуда Метис может включить и выключить подъемник. А мы отсюда – нет.

– Так перережь проводку.

Я достал нож… и сунул его обратно в чехол. Не отвечая на вопросительный взгляд Калуги, склонился над аптечкой:

– Давай помогу. Что здесь у нас…

Мы решили пока не вытаскивать пулю, только обработали рану и наложили повязку. Охотник был сильно бледен, от потери крови его покачивало и знобило. Стащив с Фары куртку, Калуга натянул ее поверх своей и, пока я оттаскивал в сторону труп, устроился под кожухом электродвигателя, чтоб хоть как-то спрятаться от ветра.

Внутри подъемника снова лязгнуло, двигатель затарахтел, завибрировал и вдруг смолк. Скрипнув, замерли колеса, остановилась лебедка. Все застыло, в наступившей тишине посвистывал ветер.

– Опа, приехали! – сказал Калуга. – В смысле, Метис твой приехал. Только куда?

– На дно шахты. – Я вставлял патроны в магазин винтовки. – Сверху видно плохо, но там какая-то постройка. Вроде бункера.

– Ну, какой еще бункер, Стас? Внизу должно быть пусковое устройство ракеты. Или что там в этих шахтах обычно вообще внизу…

– То, что в ней было раньше, давно размонтировали и убрали. А еще в ее стенах живут мутанты. Те самые. У них там целый улей.

– Ну! – заморгал он. – Они сейчас к нам сюда не… А, понял, свет не любят? Слушай, я подумал, есть такая вещь: родопсин. Ну, зрительный пигмент. Он как бы выстилает глазное дно… Я вроде читал когда-то, что у кошек и у других животных, которые хорошо видят в темноте, глазах светятся из-за него. То есть на самом деле это только кажется, что они светятся, потому что родопсина этого самого много, и он свет… отражает, что ли? Типа того.

– К чему ты клонишь?

– Да ты понял уже: к тому, что у этих тварей глазища во как сверкают! То есть у них ночное зрение классно вообще развито.

– Это понятно.

– Да, но я еще подумал: может, те, кто их спроектировал, то есть вывел, не рассчитали как бы и побочным эффектом стало то, что мутанты плохо переносят солнечный свет. Или их выводили специально как ночных бойцов, разведчиков-диверсантов, поэтому, кстати, они такие бесшумные? Хотя туповаты для разведчиков… Вообще, помяни мое слово, есть с этими мутантами какая-то глобальная непонятка. Что-то мы еще про них не знаем, что-то важное, ключевое. А, брат, что думаешь обо всем этом?

– Думаю, что скоро все узнаю. – Пока он говорил, я разобрался с винтовкой, отправил ее за спину, перекинув через голову ремешок, повесил на ремень кобуру с пистолетом Фары, «Береттой-92», и натянул перчатки. Похлопал по тыльной стороне правой ладони – там в ткани было утолщение, которое на левой перчатке отсутствовало. Хорошее такое утолщение, приятное .

– Так вот почему ты проводку решил не резать, – догадался наконец Калуга. – Вниз по тросу сползти – еще ладно, но наверх рассчитываешь подняться в клетке?.. Только перчатки не очень подходящие.

– Перчатки хорошие, – возразил я.

– Ну-ну, а пальцы-то не защищены. Пока спустишься, в кашу раздерешь. Во-первых, перекись с собой возьми, во-вторых, в аптечке еще бинта полно, лучше обвязать.

Согласившись с его доводом, я так и сделал, нарезал бинт лоскутьями и обмотал пальцы. Калуга помог покрепче затянуть узлы и кивнул:

– Хоть какая-то защита.

– Ты можешь дождаться меня, а можешь уходить, – сказал я. – Если догонишь Шутера, поможете друг другу. Шутер добродушный малый, поладите.

Калуга бледно улыбнулся в ответ и прикрыл глаза. Выглядел он хреново. Достал из кармана остатки шоколада, из другого – пакет с орешками и принялся бросать их в рот, вяло жуя с закрытыми глазами.

– Ладно, удачи, Стас, – промямлил он.

– Ты, главное, не вырубайся.

– Не боись, охотник, не девочка. Посижу немного, потом решу, что делать дальше. Кстати, – он приоткрыл один глаз, – рану на морде тебе заживило капитально. Феноменально даже. Мазюка эта засохла уже и отпала. Ты сам хоть заметил? И кожу стянуло… Поделишься рецептиком потом?

Я кивнул, он закрыл глаз и отправил в рот очередной орешек. Поправив пристегнутый к ремню фонарик, снятый с тела Фары, я обошел подъемник. Достал дневник Травника и сверток, в котором лежал пузырек с зеленым веществом, проверил, не видит ли Калуга, и спрятал их за стойкой подъемника.

Потом шагнул на решетку. Пройдя по толстому пруту, остановился на углу ячейки, куда уходил трос, расставил пошире ноги и глянул вниз. Носки ботинок торчали над темным колодцем, дно которого едва угадывалось. На самом деле не такая уж эта шахта и большая, но отсюда кажется, что огромная. Хорошо, что не боюсь высоты. Многих других вещей боюсь, а высоту, наоборот, люблю. Она меня притягивает, завораживает. Интересно, мутанты днем спят в своих ульях? Должны же они когда-то спать… Кстати, трос старый и лохматый, металлические жилки во многих местах порвались, торчат острые кончики. Я поднял руки, пошевелил пальцами, крепко обмотанными бинтами, сцепив их, выгнул, хрустнул костяшками. Сказал своим перчаткам: