Валентин Шатилов - Филумана

Я такому обороту не обрадовалась. Перспектива остаться в руках этих лихих бородачей – даже несмотря на объявление о состоявшейся помолвке с их предводителем – мне не казалась обнадеживающей.

– Эй, – робко позвала я, надеясь, но одновременно и боясь быть услышанной.

– Корней, – не оглядываясь, приказал консервоголовый, – княжну веди в терема. А вам – оставаться в дозоре. Что не так – сразу мне докладывать!

«Тюрьма? Меня бросят в тюрьму?» – заволновалась я не разобравшись. По сравнению с немедленным отрубанием головы это было, может, и неплохо, но неужто здесь так обращаются с невестами? Какая же участь тогда ждет жен?

Пока все эти нерадостные мысли вопящей сумасшедшей толпой проносились в моих не очень ясных мозгах, мир начал постепенно меняться к лучшему Хватку с правого моего бока так ослабили, что я даже смогла пошевелить рукой, с неудовольствием ощущая покалывание в затекшей кисти. С левой же стороны меня вообще отпустили на свободу.

Все еще опасаясь производить резкие движения, я осторожно поглядела через плечо и обнаружила, что один мой конвоир вместе с потенциальным моим убийцей вразвалочку направляются к стене. Высокой каменной стене из грубых булыжников, которая, оказывается, высилась за моей спиной. И еще одну деталь успел отметить мой мимолетный взгляд: широкий и довольно высокий металлический прямоугольник, тускло отблескивающий под серым небом. Слегка, надо сказать, попорченный прямоугольник. В нижней его части – прямо посередине – кусок жести был вырезан наподобие дверцы и отогнут.

«Моя работа!» – с гордостью подумала я. И только потом осознала, что за этой импровизированной дверцей не наблюдалось никаких терновых кустарников – а все та же унылая каменная кладка.

– Идем, княжна, – неожиданно мягким, почти деликатным тоном попросил меня бородач, все еще придерживающий мою правую руку.

– Идем, – тупо повторила я, не в силах поверить, что мне не приказывают, ломая при этом суставы, а ласково приглашают.

– Сам лыцар Георг просит вас пожаловать к нему в терема, – охотно пояснил бородач.

– Вы – Корней? – почему-то решила уточнить я.

– Он самый! – подтвердил бородач, широко улыбаясь щербатым ртом, в котором явно был недокомплект зубов.

Я присмотрелась к нему внимательнее и обнаружила некоторые отличия от парочки рыжебородых, оставшихся на посту возле проделанного мною лаза.

Отличия начинались прямо с бороды – у Корнея она была подстрижена. Не так чтобы очень, но некий намек на аккуратность имелся. Потом – фартук. Собственно, не фартук. То, что я с перепугу приняла за фартук, скорее было накидкой из толстой, многослойной кожи с дыркой для головы Одинаково у всех троих. Но если у бородачей, оставшихся позади, эта накидка была тщательно стянута веревочками на талии и на груди, то у Корнея имевшиеся в наличии веревочки свободно свисали – как будто он надел накидку впопыхах, просто натянул, просунув голову в дырку.

Были и другие отличия в одежде. Распознать их было трудновато из-за все тех же кожаных языков, свисающих с плеч, но мне показалось, что штанины Корнея (по крайней мере, их видимая часть) и рукава рубахи выглядят все-таки новее – они даже имели некоторую претензию на белизну, вероятно свойственную им изначально.

– Корней, а ты кто? – осторожно спросила я.

– Я-то? – Щербатая улыбка, возможно означавшая укор моей недогадливости, вновь озарила его широкоскулое лицо.

Он даже замедлил шаг, торжественно поднял указательный палец и, выпятив грудь, гордо произнес:

– Второй личный слуга самого господина лыцара Георга!

Бедняга, нашел предмет для гордости…

Впрочем, тут же я увидела и сам предмет: обогнув фонтан, мы повернули на более широкую аллею и почти ткнулись в кроваво-красную спину лыцара.

Он шествовал вальяжно, не спеша, шлем с головы снял, чинно нес в руке, и ветер теребил его жидкую, песочного оттенка, шевелюру.

– Н-да уж, господин так господин, – не удержавшись, скептически прокомментировала я это величественное зрелище, которое по замыслу исполнителя наверняка должно было внушать благоговение окружающим.

Проклятый мой язык! Лыцар услышал. Остановился и повернулся. И одарил меня бешеным взглядом, в котором причудливо сочетались ненависть и жалость.

Я поперхнулась и споткнулась. Если б Корней не поторопился меня поддержать под локоток, я бы точно грохнулась на ровненький песочек аллейки. Ибо обладатель бешеного взгляда был нечеловечески, просто-таки неестественно красив! Это было узкое породистое лицо норманна-завоевателя. Надменное и хищное. Пронзительные светлые глаза, тонкий нос, четко очерченные презрительные губы, крепкий волевой подбородок – и надо всем этим высокий лоб мыслителя и провидца.