Грэм Макнилл: Я, Менгск

Валериан услышал стук в дверь, но проигнорировал его, сконцентрировавшись на золотистом портвейне в дорогом хрустальном бокале, который он держал в ухоженной руке. Стук раздался снова, на этот раз более настойчиво и нетерпеливо; по этому звуку Валериан Менгск без труда определил, кто находится по ту сторону двери.

Юноша пригубил спиртное из бокала. На его красивом лице промелькнула улыбка, казалось бы, совершенно невозможная в этот день. И, кстати сказать, в последнее время в любой другой день тоже.

Валериан устроился поудобней в глубоком кожаном кресле, наслаждаясь теплом угольного камина снаружи и теплом напитка изнутри. В последние месяцы у него абсолютно не было возможностей для приятного времяпрепровождения. Ибо это были месяцы скорби и боли. Пусть Валериан не лично испытывал боль, по крайней мере, физически, но юноше было очень тяжело наблюдать за тем, как его мать страдает от изнурительной болезни, что поглотила ее плоть и покалечила разум.

Валериан посмотрел на стакан с портвейном — замечательный купаж богатого, насыщенного аромата, который еще долго оставался во рту, который был отличным дополнением к дичи, приготовленной для гостей, ожидающих юношу в главном зале его дома.

Его дом.

Эти слова все еще звучали необычно. Он к ним не привык.

Валериан поднял глаза и обвел взглядом комнату, осматривая каждую изысканную деталь: красивую панель красного дерева, которая скрывала множество коммуникационных линий и в полной мере препятствовала электронному подслушиванию; шелковые гобелены; портреты, обрамленные в золотые рамы, и установленные со вкусом лампы, в теплом, успокаивающем свете которых купалась комната с высоким потолком.

Но предметом гордости Валериана, являлась внушительная коллекция оружия. Ее экземпляры, вместе с вычурными архаичными украшениями, были оформлены в красивую композицию на стене. Тут был и серп с удлиненным лезвием, опирающийся на серебряные крюки, и изогнутые мечи, висящие крест-на-крест, и множество разнообразных кинжалов, и даже странный диск с выдвигающимися из кожаных рукояток клинками. Напротив стены располагалась стеклянная витрина, за которой хранились антикварные пистолеты с деревянными ручками с золотой чеканкой, и длинноствольные мушкеты, с встроенными в приклад аккумуляторными батареями.

Над потрескивающим огнем, на отделанной мрамором каминной полке, стояла голо-пластина. На ней мерцало полупрозрачное изображение женщины с задумчивым взглядом, от которого Валериан с трудом отводил глаза.

Дверь в комнату, за спиной у юноши, открылась. Смотря сквозь огонь безучастным взглядом, Валериан продолжил смаковать портвейн.

Только один человек мог позволить себе войти в покои Валериана Менгска без приглашения.

— Здравствуй, отец, — сказал Валериан.

Тень вошедшего легла на Валериана. Юноша поднял голову и увидел, что отец смотрит на него. Черты аристократа, строгий взгляд. Арктур Менгск. Валериан чувствовал исходящую от него харизму. Чаще всего отец общался с ним в голографическом виде, но никакая технология не способна передать энергетику личного присутствия.

Арктур был крупным человеком, с широкими плечами и талией. Его волосы, некогда темные и блестящие, теперь отливали серебром, а борода содержала больше седых волос, чем черных. Его облик с годами обрел еще большее величие и благородную осанку — достоинства, которыми Арктур и так был щедро одарен. Немногие мужчины в этом возрасте могли похвастаться подобным.

Черная мантия отца, аналогичная той, что носил сын, служила скорее для того, чтобы подчеркнуть власть хозяина, нежели скрыть крупные габариты: отороченные золотой вязью края, широкие бронзовые эполеты на плечах, клинок с массивной гардой, на поясе пистолет с изящной чеканкой. Однако Валериан знал, что прошло много лет с тех пор, когда у отца был повод в гневе вытащить оружие.

— Я стучал, — сказал Арктур. — Ты что не слышал?

— Да, я слышал, — ответил Валериан, кивая.

— Тогда почему не пригласил войти?

— Не думаю, что тебе нужно приглашение, отец, — ответил Валериан. — Ты император, не так ли? С каких это пор император ждет чьего-то согласия?

— Может я и император, Валериан, но ты — мой сын.

— Да, я твой сын, — согласился Валериан. — Но только сейчас, когда тебя это устраивает.

— Ты злишься, — сказал Арктур. — И, я полагаю, это объяснимо. Для людей естественно вести себя неразумно из-за таких вещей.