Геннадий Ангелов - Звёздный «Кентавр». Первая ступень

— Лешка дорогой, как во время ты появился, — сказал Ерофеев, чуть ли не рыдая. — Нас с утра должны были забрать отсюда. Сказали, что перевезут в Сакшир, столицу Нэкса.

Он закашлялся и сплюнул на камни.

— Будь они прокляты эти твари, с утра до вечера заставляли работать. И кормили жидкой похлёбкой.

— Пора делать ноги бойцы, — сказал я, понимая, что эти рассказы могут затянуться до утра.

— А ты, что один? Где остальные? — спросил Сенин, отрывая кусок рубахи, чтобы перевязать Маркова.

— Потом, потом, бежим скорее. Если фарги нас здесь обнаружат, не видать нам Землю, как собственных ушей.

После слова Земля, я осёкся, вспоминая прокрученный фильм на корабле фаргов. Глубоко вздохнул всей грудью, и сказал усталым голосом:

— Пошли быстрее. По дороге поговорим. Будем меняться, Марков, ты как?

— Жить буду командир, — сказал он с угрюмым выражением лица.

— Пошли, — скомандовал я, и мы нырнули в темноту. Я светил фонариком, и шёл быстрым шагом. Солдаты тащили Маркова и непрерывно оглядывались. Видно было по ним, что досталось им серьёзно. Мы поднялись по склону, и я увидел собаку, которая прыгала от радости, когда заметила меня. Я отвязал верёвку и оглянулся. Лагерь фаргов оставался безмолвным и мрачным.

Почти десять часов мы добирались до корабля. Меняя друг друга, помогали Маркову. Сенин мне рассказал, как они попали в плен и за остальные злоключения. Дорога к кораблю была трудной и опасной. Делая не большие привалы, мы пробирались сквозь заросли. Пёс отнёсся дружелюбно к моим друзьям, и довольный новой компанией не давал скучать. Он подпрыгивал и пытался укусить Ерофеева, выражая, таким образом, доверие к новому другу. Уже к рассвету мы увидели корабль и наконец-то смогли вздохнуть с облегчением.

— Мы пришли, мы пришли, — не уставал повторять Марков, едва сдерживая эмоции. Его избили фарги за неповиновение, и грозились уничтожить.

Войдя внутрь корабля, я от усталости упал на пол и не поднимался около часа. Ребята набросились на еду и воду. Стряхивая пыль и грязь со скафандра, я присоединился к завтраку.

— Нам надо хорошо отдохнуть, — предложил я, поедая вкусный бутерброд с ветчиной. — До вечера отбой, а там уже определимся. Одно вам хочу сказать, что фарги не отдадут ни Юниту, ни тем более Тана. Нужен план по их спасению. Но пока котелок не варит.

Выпив кружку горячего молока, я развалился на диване.

— А как зовут пса? — спросил Марков, снимая бинты с головы.

— Ты знаешь, я об этом ещё не думал. Но ты прав, надо дать ему кличку. Какие есть предложения?

— Может Дик? — сказал Ерофеев. — Или Шарик?

— Мне больше нравиться Шарик, — ответил я, и позвал пса. Он на удивление пришёл и уселся рядом. — Значит с сегодняшнего дня у нас новый член команды, — сказал я торжественным голосом.

Положив руку на собаку, я произнёс:

— Шарик я посвящаю тебя в «Кентавры»! С этого момента ты полноправный член экипажа.

Пёс вертел головой, не понимая, что от него хотят.

— Теперь ты на полном довольствии экипажа, твоя задача следить, чтобы никто посторонний не проник в корабль. И самое главное — не гадить по углам. Ты всё понял? Я потрепал собаку за ухо и погладил.

— Справлять нужду только в лесу, сам понимаешь, туалета для собак у нас нет. Но я тебе гарантирую, что обязательно будут выводить наружу. Хотя пока мы стоим, но когда взлетим…

Я задумался, над тем, что после делать с Шариком.

— Ладно, там разберёмся, но в случае внезапной нужды, я разрешаю тебе будить любого члена экипажа.

Солдаты рассмеялись, и каждый подходил и гладил Шарика по мохнатой спине.

— А сейчас сон.

Я лёг на подушку и тут же отключился, проваливаясь в неизвестность. Проснувшись, ощутил глухую тоску, от того, что никогда не смогу вернуться на Землю. Эти чувства разъедали сознание, словно лакмусовую бумагу уксус. Ещё никогда не было так тяжело, как сейчас. Может, лучше погибнуть в бою, и точка? Нет. Не этому меня учил отец. Нельзя поддаваться таким мыслям. «Прочь», — повторил я несколько раз и поднялся. Потянувшись как следует, погладил Шарика, тот сопел и даже ухом не повёл. Я боялся, проявлять слабость, чтобы не заразить таким недугом остальных. Да и какой я после этого командир? Ещё на Земле я научился терпеть боль — здесь я должен смеяться в лицо врагам, даже когда невыносимо трудно, чтобы они дрожали от негодования и ярости. Только так и ни как по-другому. Окружающий мир заставлял на унижения и оскорбления отвечать ударом, сильным и сокрушающим. Враги превосходили нас, и имели одно важное преимущество. Это их дом, планета, для которой мы были всего лишь чужаками. И всё же мы люди, и нельзя об этом забывать. Наша цель защищать более слабых, и не давать в обиду. Пускай нас мало, зато есть силы, и мы ещё сумеем показать гориллам, на что способен настоящий землянин. Я сомневался в существование Бога, зато чувствовал, что у человека есть душа. Она живая, и не даёт свернуть с правильного пути. Это и есть человеческая — совесть, разум и любовь. Можно убить человека, растоптать, но нельзя уничтожить душу. Страшно когда тебя унижают и втаптывают в грязь, но ещё страшней с этим жить. Принимая то, что ты уже не человек, а всего лишь жалкая оболочка из кожи и костей, беспринципная и подавленная морально. К боли, страху можно привыкнуть и жить маленькими мгновениями свободы. Когда ты плюёшь врагам в лицо, и со звериным оскалом держишься и не становишься на колени. К смерти я относился спокойно, в конце концов, каждый из нас умрёт: кто раньше, кто позже. Факт остаётся фактом — человечество не в силах преодолеть рубеж вечной жизни. Хотя и делаются определённые шаги учёными, но это всего лишь слабые попытки, снять завесу тайны и сделать человека бессмертным. От этих мыслей меня оторвал Ерофеев, он тоже проснулся и стоял с чашкой кофе в руках.