Олег Дивов: Вундервафля. Сборник

— Да какой поп, заведующий складом. А склад-то в церкви был.

— Мать-перемать… — сказал дядя Боря и от волнения даже остановился.

— Соображаешь, — одобрил дед.

Когда немцы пришли, Михайла как лицо материально ответственное, а в целом выжига и фармазон, имел намерение при них развернуться. Но те отняли у него ключи от церкви и послали подальше. Михайла пытался стребовать с немцев расписку в том, что подотчетное помещение у него изъято, но вместо расписки схлопотал прикладом в ухо и сапогом по заднице. После чего немцев страсть как невзлюбил. И больше не совался к ним. И грозился, что они еще пожалеют. За каковую угрозу был немцами показательно высечен, да так, что потом неделю отлеживался.

И в общем, когда прилетела к Михайле «смерть шпионам», это было вроде правильно, а вроде и неправильно.

— И что дальше-то? — спросил дядя Боря, уже примерно догадываясь что.

Дальше военный ушел в дом, там опять завопили, потом стихли. И видно было, как эти двое задами ведут Михайлу на огород и в руках у Попа лопата. Через какое-то время на огороде стрельнули, снова заголосила баба, стрельнули еще раз. И военные ушли к самолету. И спокойно улетели в ночь. Потом на горизонте застрекотало несколько моторов, видны были сполохи — и все. Народ с факелами пошел смотреть, как и что. В хате лежала мертвая баба, а на огороде убитый Михайла съехал простреленной головой в раскопанный схрон, где валялось сколько-то немецкой электрической техники. Еще там была куча форменных немецких сапог, причем некоторые — в засохшей крови… Ну и так всего по мелочи, не твое дело. Сапоги и мелочевку народ поделил, а на технику дед наложил лапу. Потому что был сейчас как бы за старосту. Прежнего-то старосту забрала «смерть шпионам», только не поддельная, а самая настоящая, когда пришла в село вместе с наступающими советскими войсками. И между прочим, «смерть шпионам» сразу полезла в церковь, где принялась шуровать так остервенело, что только кирпичи летели. Немцы там копались без толку, потом наши, а искать-то надо было у Михайловой жены на огороде.

— Как же он это вытащил… — пробормотал дядя Боря.

— Известно как — через подземный ход.

— Откуда знаешь?

— Если подвал в храме глухой, с одним выходом только внутрь, будь уверен: подземный ход есть, — сказал дед назидательно. — Вот когда бомба в церковь ухнула, Михайла на другую ночь и полез. И еще ходил, думаю. У немцев одна команда завал в церкви разбирает, другая пробует в подвал через стену продолбиться — очень старались, очень, — а Михайла ползет себе да посмеивается. Отомстить решил и прибарахлиться заодно.

— М-да… — только и сказал дядя Боря.

— Меня другое занимает: там, в подвале, все были мертвые после бомбы или только пришибло их да придавило, а Михайла — добивал? Ему годков-то всего пятьдесят было, и колотушка — ого-го. И злой был на немчуру — не то слово.

— Господи, какая гадость… — пробормотал дядя Боря и снова остановился.

— Ты чего, механик? — спросил дед.

— Не пойду я с тобой, староста, извини уж, — сказал дядя Боря. — Сил моих нету на технику немецкую смотреть. Все это муть какая-то и глупость. Мерзость, понимаешь? Я тебя выслушал, и мне сейчас умыться хочется. А из-за этой мерзости такой славный мальчишка погиб… Золотой буквально мальчишка. И пилот божьей милостью, как у нас говорится. И руку свою, которой я глаза ему закрывал, пачкать в этой дряни — не могу… Присылай за бензином, староста. Пускай тащат хлеб, молоко, яйца, если колбаса домашняя — совсем хорошо, и самогон беру в неограниченных количествах. А технику электрическую — даром не возьму.

— Ну… Понимаю и сочувствую, — сказал дед. — Война, она вообще гадость. Чего она из человека наружу достает — иной раз посмотреть страшно. Вроде был человек, а стало — чистое дерьмо.

— Ты прямо как наш замполит. Слово в слово. Правильно говоришь.

— Может, я и есть в своем роде замполит, — усмехнулся дед.

— Из нашего мальчика война выплавила золото. Вот тебе святой истинный крест.

— Неплохо у тебя получается, — оценил дед. — Со смыслом. Ты из выкрестов, что ли?

— Из маслопупов я, — сказал дядя Боря. — Это такие механики, что сидят в корабельном трюме, в машинном масле по самый пуп и света белого не видят. Революционный матрос Одесской флотилии Шмаровоз, разрешите представиться. Веру отцов похерил, а на гражданской войне столько видел дерьма человеческого — во всем разуверился. А на этой — наоборот, взял да уверовал. Нашлись поводы, скажем так.