Дмитрий Григорьев - Кровь, или 72 часа

Благородные подданные восточной окраины его королевства собрались у кареты герцога и вели светские беседы, неумело скрывая возбуждение от предстоящего зрелища. Сидония с отвращением глянула на это скопление благородных дам и кавалеров, у которых от благородства если что и осталось, так только титул. Она узнавала многих из них, несмотря на то, что их лица были скрыты полями модных шляп.

С высоты столба, к которому она была привязана, Сидония первой увидела тех, кого дожидалась свита герцога. На городскую площадь въехал королевский кортеж, разрезая толпу, будто корабль водную гладь.

Толпа заволновалась. Ее волнение передалось и человеку на холме.

«Наступает мой час!» — он залез под балахон и дрожащей рукой достал табакерку.

Его взгляд задержался на вытянутом гегсагоне с шестиконечной звездой внутри. Это был знак ордена рассеивателей заклинаний, или диссипаторов, как они себя называли.

«Возможно, сегодня орден потеряет одного из своих диссипаторов!» — он решительно откинул изящную крышечку.

Взяв щепотку белоснежного порошка, диссипатор стал следить за королем. Вот тот появился из кареты и вознес своё величество на помост, где уже успели водрузить его походный трон.

По толпе пробежал шепот. Наступал волнительный момент.

— Что скажет наш король?! Если он решит помиловать осужденную, то все усилия, потраченные на ранний подъем и борьбу за место поближе к столбу, пойдут коту под хвост!

Появление королевского палача успокоило публику.

— А где же наш палач?! — спросили того же стражника.

Тот колебался.

— Наверное, королевский суд так решил! — предположил кто-то в толпе.

— Вовсе нет! — не выдержал стражник. — Когда наш палач пытал ведьму, та сумела его околдовать, и он выпустил себе кишки!

Филипп Джулиус подошел к трону, и разговоры тут же стихли. Король махнул перчаткой глашатаю.

— Сего дня, девятнадцатого августа 1620 года! — начал глашатай чтение приговора.

Диссипатор поднес щепотку порошка к губам и остановился: «Вдруг не получится?! Что, если этот порошок просто убьет меня? Кто тогда спасет Сидонию? А если не порошок, то братство может расправиться со мной!»

Но одного взгляда на осужденную хватило, чтобы отбросить прочь сомнения. Он глубоко вдохнул и с протяжным выдохом попытался избавиться от черных мыслей.

«Сначала наполни свою душу любовью!» — вспомнил он давние наставления Магистра ордена.

Ему не пришлось долго настраиваться: та, что была привязана к столбу, и была его любовь.

Король еще только опускал свои царственные телеса на походный трон, а первые пылинки магического порошка уже растворялись под языком диссипатора. Рот тут же занемел. Еще мгновение — и было не сглотнуть, а вскоре он уже не чувствовал ни головы, ни тела.

Вдруг дикая боль расколола череп, онемение прошло, и голова превратилась в один пульсирующий сгусток боли. Он застонал и схватился за виски. Его страшно затошнило. Но не содержимое желудка рвалось наружу. Плотные сгустки радужной энергии заклокотали в горле. Сквозь пелену боли он видел, как они расправлялись и, весело переливаясь всеми цветами радуги, неслись в сторону короля.

«В чем вина этой женщины?» — вдруг подумал Филипп, отдаваясь неожиданно нахлынувшему благодушию.

Смягчились и лица его ближайшего окружения. Даже напряжение стражников, удерживавших толпу на почтительном расстоянии, куда-то улетучилось, и стройное кольцо оцепления превратилось в аморфную амебу.

Обессиленный диссипатор осел на землю.

«Слава Всевышнему, что мне не придется испытать эту боль снова!» — его неудержимо клонило в сон.

Однако ожидание возмездия братства заставляло быть начек у.

«Может быть, одиночный выброс останется незамеченным!» — надеялся он, содрогаясь от мысли о возможном наказании.

«Твой организм будет противиться потере белой энергии! — слышал он слова Магистра. — И будет расставаться с ней с великой болью! Но эта боль ничто по сравнению с той, что вызывает сыворотка возмездия!»

Тем временем король расплылся в блаженной улыбке. По толпе пробежал недовольный ропот.

— Неужели он ее помилует!

«Победа!» — ликовал диссипатор.

Монарх с недоумением обвел взглядом зрителей: «Как глуп мой народ! Разве можно казнить эту женщину лишь за то, что разнузданные отпрыски герцога в пьяном угаре перерезали друг друга?!»

Не успел он насладиться своим умом и благородством, как вдруг откуда-то повеяло холодом. Вместе со студеным бризом пришло откровение.