Светлана Прокопчик - Корректировщики

— Твоя воля, Господи, — прошептала медсестра и села на пол.

— Я… я хожу, — бормотал Цыганков. — Я хожу, я снова хожу… А-а…

Оглянулся. На тумбочке стояла фарфоровая чашка. На ее боках сверкали капли воды. Цыганков метнулся к ней, прижал к груди, тяжело дыша и не зная, то ли смеяться, то ли рыдать, то ли бежать куда-то… Медсестра принесла ему пижаму, побежала искать врачей: больница из-за катастрофы опустела. Черненко подмигнул Цыганкову, сделав выразительный жест в сторону двери.

Снаружи их ждала служебная машина. Они прыгнули в салон, машина сорвалась с места. Цыганков ласкал облупленные бока своей чашки:

— Чашка, чашечка, чашулечка… Саш, ты не смейся, я точно знаю: это Святой Грааль. Я из нее пил и на ноги встал. Я с ней ни за что не расстанусь, я беречь ее буду.

Черненко посмеивался, но необидно.

04— 08-2084, пятница

18:15 по иркутскому времени

Селенград

Илья ходил из угла в угол, как маятник. И думал только об одном: где Оля?

Бондарчук даже не стал пытаться вычислить ее местонахождение сканером. Она быстро избавилась от отражений, накрыла всю зону золотой вуалью. Илья понимал, что даже если б не вуаль, искать место входа бесполезно. Она из Южной Америки могла работать. Расстояния важны тем, кто имеет средний уровень. Обладатели высших ступеней к пространству уже невосприимчивы.

Робка Морозов и Савельев детонировали почти одновременно. Савельев вошел легко, будто всю жизнь этим занимался, а Робка погружался в Поле долго и трудно, но все-таки сумел. Три с половиной ступени. Его собственных, честных три с половиной ступени. Илья понял, что в действительности Робка ни разу до этого в Поле и не входил, на него Оля свое отражение вешала. Сейчас он еще сидел в Поле, Савельева уже вывели. Двоечка, как Лоханыч и предсказал. После своевременного выхода у Савельева даже еще чуток сил осталось, чтоб не провалиться в тяжелый сон сразу, а сидеть в офисе. Уже на положении зрителя.

Ушли в Поле индусы, отойдя подальше от размашисто работавшей Ольги — чтоб под руку не попасться. Долбили АЭС и заводы, чтоб не взорвались. Пост-корректировщики пока ждали. Из Сеула позвонили американцы, поздравили с инициацией высшего “рута” и поинтересовались: а нет ли у русских какого-нибудь особенного плана? Потому что американский план, разработанный Фростом, полетел к чертям уже три часа назад. А у русских есть всемогущий бог Авось, на которого они надеются, и который всегда им помогает. Савельев посмеялся и отправил им прогноз Скилдина. Американцы отзвонились через полчаса, поблагодарили, сообщили, что пока работают вдвоем, третий в резерве. И если что срочное… словом, беда общая… ну, они надеются, что совместными усилиями они справятся.

Еще раз позвонил Стайнберг, ни слова не сказал о том, что его план оказался непригодным. Строго осведомился, откуда взялся реал-тайм корректировщик высшей ступени, уж не с Венеры ли. Его успокоили, мол, наш, но в подробности посвящать не стали. Стайнберг сказал, что на данный момент достигнуто соглашение с правительствами всех стран об участии их корректировщиков в ликвидации глобального катаклизма. И все равно этого мало, думал Илья. Четверка пост-режима только у двух корректировщиков в мире — и оба они уже на месте. Ну, еще шестнадцать человек с трешками. Мало, слишком мало. Еще одна четверка необходима жизненно.

На физической карте бушевал шторм. После третьего толчка в Японии, не сильного, там Оля вовремя придавила, началась паника. Показывали города, улицы, забитые бегущими людьми, гудящими машинами. Кое-где рушились здания, полыхали пожары.

— Не повезло япошкам, — сказал Савельев. — У них сейчас ночь, самое страшное время. Мечутся, как тараканы, а бежать с островов некуда. На суше разломы, в море шторм в десять баллов. И стратолетам старт запрещен, потому что гроза. Ох, им сейчас не до смеха… Американцев, небось, на чем свет клянут.

Открылась дверь, пропуская Черненко и… Цыганкова. В больничной пижаме, слюнявого от радости, прижимавшего к груди чашку.

Все встали. Цыганков пришел сам. Не в кресле-каталке приехал, и не на костылях приковылял. Явился на своих двоих. И даже не хромал, гад.

— Оп-па, — сказал Лоханыч. — Вась, ты как — спинка не болит?

Савельев, не в состоянии сформулировать догадку, посмотрел на Илью. Тот уставился на Цыганкова, как на чудо. И вовсе не потому, что тот ходил, хотя два месяца назад вылетел с балкона двенадцатого этажа. Илья медленно обошел вокруг Цыганкова, тот стоял, ссутулившись, пытался скроить скорбную рожу, но глаза сияли от счастья: