Константин Скуратов: Рожденные в Зоне. Передышки не будет!

— Педи… кто?! — сощурился Холера.

— Педиатр. Детский врач.

— Блин, спасибо, что предупредил, — крякнул Холера, — чтоб ко мне и близко теперь не подходил!

— Да ты что?! — удивился Зараза, — это ж профессия, а не ориентация! У нас — у врачей — такие названия бывают, что некоторые малограмотные старушки от неожиданности в обморок падают. Вот, к примеру — логопед. Нравится?

Холера пробурчал что-то непонятное.

— Или вот вообще — гомеопат, — продолжал Зараза, — уважаемые люди, между прочим. И хирурги пишутся через «и», а не как ты всегда думал.

— Ну, пристала зараза к холере, — засмеялся Мотыль и направился к выходу. Красный от смущения Холера бросился следом, а в спину ему безжалостно продолжал выговаривать доктор:

— Да ты, серость радиопассивная, даже не знаешь, что все птицы на земле — вообще педекласты!

— Как?! — Мотыль замер в дверях, пораженный новой информацией.

— Латынь, братцы — она и в Зоне латынь. Все, у кого ноги в коленях сгибаются в обратную сторону — это педекласты.

— А у кого в нормальную сторону сгибаются?

— Забыл, — огорченно вздохнул Зараза, — водка — она на память не самым лучшим образом влияет.

— Ребята, может, меня кто-нибудь подменит? — жалобно сказал Чех, — гомеопаты хреновы…

— Сейчас Волку скажу, пусть из молодняка пару медбратьев организует, — пообещал Мотыль и вылез из подвала в ночь.

Они еще долго сидели у костра, пили водку Холеры, закусывали колбасой Бизона и лениво перебрасывались ничего не значащими словами, думая об одном и том же…

— Как он птиц обозвал? — собираясь уходить, неожиданно спросил Холера.

— Эти… как их… педекласты, кажется.

— Тьфу! — сплюнул Холера, — эти латинцы — сами извращенцы были, похлеще наших геев. Потому и вымерли, видать…

Утро выдалось на загляденье. Солнце грело, а не жгло, ветерок едва шелестел сочной листвой. Какая, к черту, Зона — пионерский лагерь в Подмосковье. Даже комаров не было.

Сталкеры один за другим выползали из своих схронов на свежий воздух, очумело вертели головами и в нецензурно-доступной форме объясняли себе и окружающим, что жить-то, оказывается, хорошо!

Холера вразвалочку добрел до обугленной туши кабана, вырезал кусок мяса попрожареннее и подсел на лавочку к Мотылю, уже евшему жаркое.

— Знаешь, а я вспомнил этого Пигмея, — неожиданно сказал он.

— Какого Пигмея?

— Ну, в чьем свитере мальчонка был. Я с ним в прошлом году на Агропроме две недели от вояк отбивался. Чего пристали? — он пожал плечами, — потом вместе — кто остался — ушли на Янтарь, к Левше. Через месяц столкнулись лбами у моста в Лиманск, два дня у Лесника чаю с целебными травками покурили, и разошлись, как в море корабли.

— Я тоже его знаю, — сказал подошедший Бизон, — он всегда какой-то нелюдимый был, слова не вытянешь, а в последнее время вообще в одиночки подался.

Все помолчали. Одиночка — это круто даже по сталкерским меркам. В группе легче — и спину прикроют, и раненого дотащат, и припасами поделятся. А одиночка только на себя рассчитывает. И на капризную Удачу. Потому и живут они недолго.

Покончив с завтраком, сталкеры как по команде вытащили сигареты, закурили.

— А, может, я и путаю, — после глубокой затяжки сказал Холера, — может, то совсем не Пигмей был. За столько лет сталкерня вся перемешалась в голове. Иногда подойдешь к зеркалу и смотришь, смотришь — а это кто такой…

Бизон лениво хохотнул. Разговор завял.

— Интересно, — после долгой паузы сказал Бизон, — как там наш мальчик?

— А вот доктор покажется — спросим, — ответил Мотыль, — педиатр, мля…

Неожиданно из подвала, в котором вчера под капельницей лежал в беспамятстве ребенок, раздался шум, крики. На поверхность резво выскочил мальчик, снова одетый в засаленный свитер — рукава закатаны, подол наподобие макси-юбки тянется по земле, цепляясь за препятствия и путаясь в ногах. Вылитый бюрер. Следом мчался Зараза с капельницей в руке.

Ребенок на мгновение остановился, и крикнул тоненьким детским голоском доктору такое, отчего тот остановился, махнул рукой, плюнул в сердцах и сел на подвернувшийся ящик с видом крайнего потрясения.

Эхо сделало чеканную фразу мальца крылатой.

Ребенок огляделся, деловитым движением подтянул полы свитера и решительно направился к лавочке, на которой сидели сталкеры.

— Ох, и зараза же этот Зараза! — сказал мальчик и толкнул в бок Холеру, — двигайся, не на рельсе сидишь.

Сталкер, словно завороженный, повиновался. Ребенок, кряхтя и сопя, кое-как залез на высокую для него лавку, отдышался и снова ткнул его в бок: