Олег Верещагин: Там, где мы служили...

«Пора!» — вылетел в мозгу предохранитель, и Джек, рванув кольцо, вскинул руки вверх…

…Десант вступает в бой ещё в воздухе. И на земле сразу же оказывается в окружении — то есть, в той ситуации, когда «нормальный солдат» уже невольно задумывается о поражении. Очереди — внизу, гранаты — вниз. Ты натянут струной своих строп. Ты — нерв. Если парашют донесёт тебя на землю — это не конец, это — начало боя. А кто-то упадёт уже трупом, и купол накроет его, как чёрный саван. А кто-то просто грохнется с неба — ещё живой, вмявшись в землю, раскидав руки в последнем объятье… А кто-то влетит в огонь или на оскал жадно поднятых вверх штыков, до последнего стреляя, стреляя, стреляя в осатанении, не думая ни о чём, кроме боя…

Десантник не знает, что будет с ним — не знает. Едва шагнёт за обрез люка. И страха не испытывает тоже — только лихорадочный подъём. И, если умирает — не успевает понять, что умер…

Парашют донёс Джека на щемлю живым…

Юноша сумел устоять на ногах, хотя купол сильно рванул его в сторону. Всё кругом горело, и это не было преувеличением. В сотне метров бил в небо фонтан огня, закрученный спиралью — он озарял всё вокруг изменчивым, зловещим светом. Грохот стрельбы, взрывы и крики, окутывали разрушенные позиции, как облако. Вывороченные груды земли мешались со щепой брёвен, разбросанными мешками, кусками бетона, мотками проволоки, трупами, оружием, техникой, слизистыми комьями внутренностей.

Защёлку парашюта заело, а на Джека уже бежал, замахиваясь чем-то вроде серпа, махди. Юноша расстрелял его из автомата с расстояния в несколько шагов и, выхватив тесак, перерезал лямки. Рация у него была включена — но из неё несло такой трескучей мешаниной, что Джек сомневался — сможет ли он услышать в этой каше «естердей».

Оглушённые и сбитые с толку обстрелом и налётом, враги, тем не менее, вовсе не были деморализованы. Значительная часть укреплений уцелела, и они решили дать отпор десанту, отбить, блокировать, либо уничтожить его. Планеры, бесшумно падавшие с неба, оказались, правда, полной неожиданностью, и десантники, врываясь в укрепление или траншею, тут же выбрасывали алый флажок Рот — такие были розданы всем отделениям — чтобы товарищи, не дай Солнце, не перепутали чего.

Сигнала всё ещё не было. И Джек подумал вдруг, что Фишер мог быть и убит. На миг его охватила паника — тем более, что рядом плавно опустился парашют, исправно принёсший на землю мёртвого Штефана Горалека из 1-го отделения — чеху срезало полчерепа очередью, и парашют, словно живое существо, поволок мёртвое тело куда-то в сторону.

— Света ради, о небо! — крикнул Джек. Собственный голос заставил его прийти в себя и прыгнуть наконец в траншею.

Тут никого не было. Вслушиваясь, Джек перевёл дух, тщетно пытаясь уловить в свистопляске эфира знакомые слова. Вместо этого он услышал совсем неподалёку истошное и вполне живое:

— Хильфэ! Хильфэ, мейне фройнде! [3] На помощь, братцы! — и то же ещё на двух языках, русском и его родном английском.

Добежав до поворота траншеи, Джек пригнулся и осторожно выглянул. В него выстрелили тут же, и Джек выстрелил в ответ — удачнее, чем его противник, целившийся на уровне груди и получивший порцию свинца в живот. Перескочив через тело, Джек увидел троих штурмовиков — незнакомых — штыками и тесаками отбивавшихся от не менее чем дюжины толпой наскакивавших на них махди.