Майя Треножникова - Минск 2200. Принцип подобия

Горячечные пальцы. Пахнут цветочно — всеми цветами, что встречали в холле, на лестнице, гнили вместе с трупами.

— Что? Урод. Извини, какой уж…

— Целест, — повторила она, бережно осязая каждый выступ коллоидного шрама, поблескивающие зубы, кость возле опустелой глазницы. Она рванулась и обняла его, тесно, тепло и одуряюще-нежно; захлебываясь рыданиями и сбивчивым шепотом:

— Целест. Прости меня. Пожалуйста, прости меня.

Он не двигался.

Амбивалент. Убийца. Древние книги — вспомни их, Голод, Чума, Война и Смерть — целых четверо. Их успешно заменил один. Девочка с лунным взглядом, которая так скучала по нему.

Целест погладил смоляные волосы, задев обкусанным указательным пальцем заколку. Удобный момент — бей, но лезвия торчали так же бессмысленно, как заголенные кости правой половины лица. Вербена плакала, а он пытался утешить.

У нее остро выпирают лопатки, а сердце стучит часто-часто.

— Не плачь. Ладно? Ну не плачь.

Отстранилась так же резко, как забирала в объятия.

— Целест. Я звала тебя. Я ждала тебя.

«Знаю», — кивнул он, вспоминая котлован гниющих мертвецов — бескрайнее море червивой плоти; Элоизу с закрытыми глазами (и тоже этот чертов цветочный запах!), мать-плакальщицу, огонь и границу, бледного призрака-Рони, рассеявшегося в темноте, и Горация с щупальцами. Декстру, ставшую красно-черной губкой, и плесневую пленку на зрачках Ависа — тоже.

Амбивалент. Враг. Клятва.

Уничтожить.

Тонко рвалась кожа на костяшках, но Целесту хотелось скорее спрятать руку — прости, не про тебя. А может, проткнуть висок, солнечное сплетение, уютную ямочку под подбородком — после того, как Вербена была сверху, Целест прикасался губами к такому невинному и интимному месту.

Вербена дотронулась до лезвий, промолчала и, аккуратно миновав коричневатые от капель яда шипы, сжала

ладонь. Потянула и толкнула в кресло, на ногах удержаться не удалось. Целест плюхнулся в уютную плюшевую сердцевину. «Здесь умер мой отец», — подумал он, но следов крови не осталось.

Только уют и персики.

— Вербена, я…

«Пришел убить тебя? Отомстить? Поклялся ликвидировать Амбивалента? Просто хочу спросить, какого дьявола ты взбесилась и прихлопнула Мир Восстановленный, как назойливого комара?»

Вербена устроилась на подлокотнике — много ли места надо хрупкой девочке-подростку, даже если она всадник Апокалипсиса? — ерошила взлохмаченные и не слишком чистые волосы Целеста, закрывала единственный глаз, будто играя в жмурки, и улыбалась, когда он щекотал мякоть ладони ресницами.

Она поцеловала его.

— Позже. Ты ничего не ел больше суток, верно?

Целест пожал плечами. Как будто это имело значение.

Я ведь уже мертв, потому что Амбивалент не пощадит никого…

Вербена протянула кусок хлеба, слегка тронутого черствинкой и золотистый, как маленькое солнце, персик. Бокал вина она держала двумя пальцами — средним и указательным. «Осторожно. Прольешь», — едва не предупредил Целест.

«…какого черта я делаю».

— Просто сидишь здесь. Со мной, — ответила Вербена.

«Ах да. Телепатия прилагается», — он кивнул, и зажмурился, когда Вербена прильнула, по-кошачьи потерлась о грудь и уткнулась носом в затылок. Нужно действовать, но Целест ничего не мог придумать, поэтому грыз персик, хрупал жестковатым хлебом, только теперь ощущая голод — и правда, больше суток не ел; Вербена протянула бокал с вином, не отдавая. Пей из моих рук.

Почему бы и нет?

Светлые глаза дрожали то ли от каких-то оставшихся, невыплаканных слез, то ли оттого, что расплывались

жирными белыми сгустками свечные огарки. Скоро догорят, и комната погрузится в темноту. Электричества в Виндикаре давно нет. Виндикар — мертвый город, разрушенный Амбивалентом.

А вино сладковато-терпко на вкус.

Ударило в голову с полглотка — много ли надо полу- больному измученному Магниту? Целест сжал запястья Вербены.

— Почему, черт возьми? Ты же…

«Прелестная танцовщица, богиня Виндикара… боги порой жестоки, но чем провинился Виндикар?»

Вербена болтала длинными ногами. Она босая, у нее миниатюрные ступни — ребенка, не взрослой женщины. Седина возле заколки чужеродна, словно накрасилась маминой краской, нацепила «взрослое» платье и украшение. Встряхнуть бы ее, да…

«Я хотел уйти. С тобой, и еще Рони захватить, но вообще-то — с тобой. Зачем тебе этот Виндикар, зачем мир-то уничтожать?»

— Времени мало. — Вербена вздохнула. Целест дожевал и хлеб, и персик; она сползла с подлокотника к нему на колени. Теребила мочку уха и щекотала растрепанными волосами. Заколка поблескивала — однотонно с глазами, словно каменный цветок тоже хотел плакать, вместе с хозяйкой.