Сергей Калашников: Бука

Кроме того, дед старательно вёл календарь погоды, многие годы скрупулёзно записывая в него и про дождики, и про жару. И, заглянув в свои тетрадки, про любой день мог рассказать… ну… когда и откуда нанесло тучи, да какой ветер дул. Знал он множество народных примет и, хотя был партийным, привязывал их к церковному календарю.

Основная причина такой старательности заключалась в проблемах с покосом — каждый год он был делом непростым, потому что не вовремя пошедший дождь мог испортить сено или многократно увеличить труды, нужные для завершения сенокосной страды. Особенно обидно было размётывать промокший незавершённый стог и растаскивать для просушки с таким трудом собранное сено — они с отцом всегда ездили вместе с дедом на его участок километрах в двадцати от города, где у того были сенокосные угодья.

Потому-то дед и старался предугадать выверты здешней неустойчивой погоды. И сейчас его записи и память на разного рода локальные катаклизмы вселяли в Сёму надежду на возможность вызнать хоть что-то о событиях года его появления на свет.

Очень уж удобно всё сложилось для подходящего вопроса — мужчины раздобрели, и деда потянуло на воспоминания. Сёма подождал, пока речь зашла о соседях, которые съехали из дома напротив как раз незадолго до того, как он родился, и полюбопытствовал:

— А что, деда? Не было ли в то время каких-нибудь примечательных фокусов с погодой?

— С погодой? Сейчас, погляжу, когда это случилось, но точно помню, что летом. Только вот с годом могу не угадать.

Добыв из шкафа стопку общих тетрадей, он принялся просматривать их, словно что-то отыскивая. Отец с матерью смотрели на это безо всякого удовольствия, но старшему не перечили — похоже, разговоры обо всяких климатических событиях им порядком надоели, зато дед на подобные темы мог вещать подолгу, справляясь со своими заметками.

— Ага! Вот что было примечательного! Я как раз тогда ещё у печей работал, как раз после второй смены вышел из проходной, как вдруг в небе, словно прожекторы зажглись. Яркий такой свет, но не на всю округу, а расширяющимися конусами сверху вниз. Минут, может, с десять посветило, и пропало. Будто с вертолётов что-то на земле искали, хотя звука никакого не доносилось. А, может, с дирижабля какого? Ночь же, темно. Или северное сияние так сделало — они-то в наших краях редко случаются, но я видывал со счёту раз. Поэтому и в календаре своём отметил, что непонятно, что это было. Вот видишь, как раз, считай, за год, до того как ты появился.

Сёма заглянул через дедово плечо, заглядывая в обтрёпанные страницы, и с трудом удержался от ненужного вопроса, потому что дата рядом с записью стояла из семьдесят восьмого — то есть как раз его год рождения. Почти ровно пятнадцать лет тому назад. Ну, без пары месяцев. Двадцать девятое июня.

Дед только что сболтнул, что Сёма появился у родителей примерно через год после своего появления на свет. Но, чтобы отвлечь внимание внезапно напрягшейся матери, поспешил сделать вид, будто ничего не понял и отвёл разговор в сторону:

— А про это сияние в газете не писали? Может, кто-то успел фотографию сделать? Или разговоры какие-то были?

— В газете точно ничего не печатали — я бы хоть заметку, да обязательно сохранил. Да и разговоров особых не припоминаю — нас тогда у проходной меньше сотни человек было. Мы в те поры гласностью не страдали и перестройкой не маялись, а работу работали. Как-то не приветствовался трёп про всякие непонятные НЛО. Тем более, что ничего внятного никто описать не смог. Ну, был свет, потом не стало света. Да и то — это вроде как за рекой происходило. От проходной-то хорошо видно в ту сторону, но всё равно ночью ничего толком не разберёшь.

Так что поговорили люди какое-то время, да потом пересуды и смолкли.

К Наташке Сёма не подходил. Видел её мельком на переменах, но всякий раз встречал сердитый взгляд и проходил мимо, едва кивнув. А тут нужно было поделиться новыми сведениями, поэтому окликнул её.

Торопливо рассказал про «прожекторы» и про путаницу с датой.

Наталья повернула голову влево — там переминался с ноги на ногу давешний драчун, но не подходил, держа в руках потёртый кейс.

— Филя! А ну марш на занятия. Это у нас уроки уже закончились, а у тебя ещё один, — и, посмотрев на скисшее лицо парня, добавила. — Дождусь я тебя, ступай в класс немедленно.

Сама же присела на сумку, положив её поверх перевёрнутого железного корыта для мытья обуви, что лежало справа от школьного крыльца, и жестом пригласила последовать её примеру. Сёма тоже устроился рядом.