Олег Лукьянов - Хроники затерянной эры (трилогия)

В металлическом нутре гигантского корабля все же было место для зеленого островка природы. Ботанический сад, раскинувшийся на двенадцатой палубе, занимал площадь с половину гектара — мне стоило огромного труда отыскать здесь Найту. Если бы я не чуял ауры людей, провел бы не один день в бесплодных поисках.

— Найта? Как настроение? — спросил я, завидев девушку, поливающую цветы в клумбе чем-то похожим на обычную садовую лейку. — Почему ты не оставишь эту работу автоматам?

Продолжая тщательно орошать землю, она пожала плечами:

— Твои железные слуги не дают ни тепла, ни любви. А их желают не только люди, но и цветы и деревья…

Поскольку моя женушка так ко мне и не повернулась, я обнял ее сзади, и, уткнувшись в копну волос, отыскал шею и нежно поцеловал.

— Я не могу дарить свое тепло твоим цветам, — прошептал я, — поскольку приберегаю его для тебя…

Уголки ее губ дрогнули, она опустила лейку и, развернувшись в моих объятиях, коротко поцеловала в ответ.

— Я готова принять твое тепло, — произнесла она, — вытаскивая из-под моих зубов кончик своего ушка. Пойдем…

В ботаническом саду, даже среди подсобных помещений и пластиковых перегородок у нее не было своей комнаты, но укромное место все же нашлось. Закрытое со всех сторон виноградной лозой и папоротником, прямо на слое дерна лежал аналог кровати — гнездо из туго сплетенных ароматных трав и вкусно пахнущих цветов.

Заглянув в глаза более не защищенные поволокой ледяного презрения, я мгновенно потерял голову. Вцепился ей в губы, в шею, повалил на лежак.

— Я люблю тебя, господин, — шепнула она, задыхаясь от охватившей все тело истомы.

— Не называй меня господином…, - произнес я осмысленную фразу, прежде чем с головой погрузился в жаркую волну забвения.

Эльфийское тело было прекрасней всего в мире. Найта была податлива и гибка, как теплый пластилин, но когда она сомкнула на спине ноги, почувствовал, что они крепкие и упругие, как сталь.

Ее голос срывался на хрип, мягкий рот, жадно искал мои губы — он буквально был создан для поцелуев, стонов и шепота. Иногда она запускала пальцы в корни своих великолепных волос, а иногда стыдливо прикрывала небольшие груди, будто мы проделывали это впервые…

Позже, когда пришло время остывать, она обратила ко мне свое утонченное лицо, и заглянула в глаза.

— Мой господин, — сказала она, — прошу тебя, избавься от Лары.

— Найтеныш, что за глупая ревность?

— Это не ревность… я чувствую в ее сердце лед. Она что-то замышляет.

— Найта, ты же знаешь, она мне нужна…

— Знаю…

Она поджала губы, потом встала и начала натягивать свой костюм:

— Думаю, нам пора идти.

Я кивнул. И то верно.

— Ты права, но мне надо забрать из каюты кое-какие вещи. Встретимся на челноке.

Не зная как ее утешить, предпочел сбежать, словно последний трус. Однако в каюту все-таки зашел.

Быстро собрав личные вещи, дорогие мне скорее как память, нежели имеющие хоть какую-то полезность, бросил прощальный взгляд на обстановку. Не смотря на то, что меня тут не было, по меньшей мере, четыре месяца, на полу, гобеленах, и висевшем над двуспальной кроватью балдахине отсутствовали малейшие следы пыли. Стены из настоящего моренного дуба всё так же ярко поблескивали лаком, картины с драконами и рыцарями по-прежнему излучали тепло и оптимизм, лишь старый капитан, стоявший во весь рост, как-то неуловимо изменился.

Из золотой оправы на меня одобрительно смотрел пожилой мужик с сединой на висках. В серых глазах читалось неутомимое веселье, а на губах застыла улыбка. Шесть горящих красным фонарей на его боевом доспехе, казалось, мерцали живо и одухотворенно, сам доспех имел уникальные украшения в виде причудливых символами в стиле кельтских рун. Вновь возникло чувство, что это не обычный, а прямо-таки фантастический доспех, пришедший из очень далекого будущего — казалось, что доспех несокрушим, верилось, что человека в нем убить невозможно.

Закончив любоваться картиной выполненный с фотографической точностью, я отвернулся, чтобы уйти, но краем глаза увидел, как человек с портрета мне подмигнул…

— Глючная, дурацкая картина! — возвестил я, отчаянно пытаясь понять, почему ещё не велел выбросить её на помойку.

Должно быть, я отдавал дань памяти прошлому капитану корабля, чей треклятый портрет и висит на этой стене.

— Ладно, виси пока. Мы не скоро увидимся…

Путешествие обратно на Лилис происходило в обыденной, по-домашнему привычной манере. Я сидел в каюте, в невероятно глубоком кресле и вполуха слушал словесный поединок двух особей женского пола. Мне казалось, что слышал этот разговор уже тысячу раз, знал всё, от первого до последнего слова.