Евгений Шкиль - Стражи Красного Ренессанса

— Служивые есть?

— Есть! — послышались отдельные голоса.

— Замечательно! — выкрикнул Марик. — Камарады, первого сентября исполняется сорок лет легендарной шестьдесят четвертой Танковой…

Из толпы донеслись одобрительные возгласы.

— …Краснознаменной Гвардейской дивизии имени Марвина Химейера!

Гул на площадке нарастал.

— И песня посвящается тем славным парням, которые имели во все дырки вражью погань! Как внутреннюю, так и внешнюю! Это… — Марик улыбнулся, поправил микрофон на щеке и, вскинув вверх кулак, прокричал:

— Битва за Утопию!

Поднялся невероятный ор, и Леша снова оглох. Теперь он мечтал лишь об одном: поскорее покинуть это проклятое место — адский Израиль, Содом, Вавилон и Рим периода упадка одновременно. Если бы не шеф, если бы не задание, Планкин давно убрался бы отсюда…

Опять струи огня осветили переполненную площадку. Бас — гитара, издав протяжное мяуканье, заиграла незатейливый, но угарно плотный ритм. Через несколько мгновений к ней присоединился соло — гитарист, а еще секунду спустя за дело взялся ударник. Марик запел. При всей своей нелюбви к беспутному напарнику, где‑то в глубине души Леша вынужден был признать, что голос у него неплохой: звучный, энергичный тенор с почти незаметной хрипотцой.

Запищал гологенератор, и над сценой появились полупрозрачные танки, несущиеся по выжженной равнине сквозь волны виртуального пламени. Вспышка огня — Леша узрел сотни тянущихся к сцене рук, причудливый фэнтезийный лес, дергающийся в полутьме нереального зарева.

Планкин вслушался в смысл песни. В ней нельзя было найти патриотического пафоса или славословий в адрес героев, погибших в боях. Текст являл собой смесь легкой антисоветчины и оголтелого стремления к разрушению в стиле: «гори, гори, мать твою, гори, гори к ядреной фене…» Из уроков теории управления массами, которые проводились на старших курсах закрытого особого специнтерната, Леша помнил, что подобные вещи в дозированном виде просто необходимы для контроля над людьми. Если уж кто‑то недоволен, то ему нужно позволить спустить пар, протестовать, но бессистемно, неосознанно, без четкой программы действий. Эмоции вместо разума и эпатаж вместо поступков. Однако согласиться душою с этим положением Леша никак не мог. В конце концов, подобный прием был впервые использован либеральной олигархией, а не советами. И тогда какая разница между ними?

Тем временем Марик, войдя в раж, мечась из стороны в сторону по краю сцены, точно разъяренный тигр по клетке, перешел на крик, отдаленно напоминавший пение:

— Вот закончен смертный бой, и теперь нас ждет с тобо — о-о — о-й…

И вдруг нагрянула тишина, погасли огни, перестал работать гологенератор, сцена погрузилась во тьму и безмолвие. Исчезло давление звука и света, отчего возникло двоякое ощущение, будто, потеряв вес, поднимаешься в воздух и в то же время разрываешься изнутри, поскольку извне тебя уже больше ничто не сдерживает.

«Электричество вырубило», — мелькнула мысль в Лешином мозгу, потерявшем на миг пространственно — временную ориентацию.

Власть абсолютного ничто, состоявшего из смеси мрака и беззвучия, длилась вечную секунду или, может быть, вечные две секунды, а затем яркая вспышка ослепила рэд — металлистов, бешено загромыхали басы и барабаны и над площадкой разнесся остервенелый голос Марика, окончательно сорвавшегося на крик:

— Утопия!.. В жопе ты и в жопе я!!!

Толпа гудела, толпа орала, толпа неистовствовала. Сотни и сотни рук в едином ритме вздымались к мерцающей сцене. Сотни и сотни глоток вслед за вокалистом повторяли одни и те же слова:

— Утопий — а-а — а!.. В жопе ты и в жопе й — а-а — а!!!

Леша, придя в себя, мысленно отделился от этого безумства и, наконец, сумел взять себя в руки. Он огляделся. Среди прыгающих и кричащих людей Роба не было. Шеф куда‑то испарился.

— Утопий — а-а — а!!! — выкрикнул напоследок вспотевший Марик, подняв вверх кулаки.

Люди на площадке ликовали, дружно выкрикивая:

— Давай еще! Давай еще!

Шестое чувство подсказывало Планкину, что Гордеев находится где‑нибудь за сценой или даже уже на ней, просто отсюда он невидим. И действительно, Марик как‑то странно покосился влево, лицо его приобрело вполне вменяемый не рокерский вид, ухмылка слезла с лица. В этот момент на подмостки вновь выскочил ведущий — азиат. Вокалист что‑то шепнул ему на ухо, тот, внимательно выслушав, кивнул, и, заулыбавшись, обратился к толпе: