Евгений Шкиль - Метро 2033 - Гонка по кругу

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

© Глуховский Д.А., 2015

© Шкиль Е.Ю., 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2015

Ровно 77 лет назад великий нидерландский историк и культуролог Йозеф Хейзинга опубликовал трактат, озаглавленный HOMO LUDENS, сиречь «Человек играющий», посвященный феномену игры и ее значению для человеческой цивилизации. В частности, Хейзинга считал, что:

– игра не может быть сведена к феноменам культуры, поскольку наблюдается даже у животных. И более того, сама культура (речь, миф, культ, наука) рождается из игры, имеет игровую природу и невозможна без игрового аспекта;

– доступ к игре свободен, ведь сама игра и есть проявление свободы как действие, которому придаются в свободное время и без принуждения;

– слово «игра» встречается у всех народов;

– слова «состязание» и «игра» не только выражают единое явление, но первое даже составляет суть второго;

– новейшее выражение игры в обществе – спорт (командная игра в мяч) по строгим правилам, привнесенный в XIX веке из Великобритании: фактически лишенная театральности античности и средневековья состязательность, в которой на первое место выходят телесные упражнения и демократизм;

– в современном обществе элемент игры неуклонно снижается, что чревато хаосом и варварством;

– и еще много-много чего.

Одним словом, труд в высшей степени занимательный (хотя и непростой) и, что по мне, относящийся к категории must read для любого полноценного человека.

Но понаписал я это все отнюдь не для того, чтобы продемонстрировать на всю Вселенную (каламбур, однако!) свою полноценность либо же уличить в неполноценности кого-то другого. Просто шестьдесят первая книга нашего проекта в первую очередь посвящена именно им – состязаниям, игре. Игре, ставка в которой для одних – уйма патронов, для других – свобода, для третьих – жизнь. А для кого-то, может статься, и нечто большее.

А еще потому, что даже там, в таком страшном и далеком 2033-м, запертые в Московском метро люди, с такой легкостью теряющие и с таким трудом находящие человечность, продолжают играть. В коммунистов и фашистов, анархистов и ученых, апостолов и безбожников, диктаторов и рабов. Спасителей и спасаемых.

Такая уж это штука – игра. Для нее нужны как минимум двое.

Хотя бы двое.

На душе у Вани Колоскова, нареченного Гансом Брехером, было откровенно хреново. Беспрестанно теребя шершавое цевье старенького АК-74, он всматривался в туннельную мглу. Рядом потрескивал костерок, от которого не было ровным счетом никакой пользы: ни тепла, ни света. Через три или четыре метра тьма смыкалась непроглядной завесой, и лишь нечеткие тени время от времени выпрыгивали из зияющей бездны, чтобы спустя мгновение вновь исчезнуть. Иного часового подобное зрелище повергло бы в трепет. Но Ваня привык. Он знал – это обман зрения, и ничего такого ужасного в перегоне между Пушкинской и Баррикадной нет.

А жаль. Лучше бы в этой черноте обитала какая-нибудь тварь. Пусть мерзкая, пусть страшная, но только чтобы быстрая и бесшумная, чтобы убила мгновенно, чтобы прекратилась наконец беспросветная двухчасовая пытка. Лютый холод пробирал несчастного парня до самых костей, и он, стараясь хоть как-то согреться, подпрыгивал, притопывал, хлопал себя по плечам, по бедрам, по груди. Однако движения не помогали. Там, наверху, в покинутой людьми радиоактивной Москве стоял морозный декабрь. А здесь, в населенных человеческими существами подземельях метрополитена, с ресурсами было откровенно туго. И потому гауляйтер Пушкинской Вольф строго-настрого приказал экономить дрова и прочее топливо. Попробуй такого ослушаться! Вмиг в карцере окажешься. В четырех стенах, покрытых инеем, в одних кальсонах. Зимой карцер – это почти всегда если не обморожение, то уж наверняка воспаление легких. Вот и приходилось мучиться, выплясывая перед еле живыми огоньками и досадуя на свою невезучесть.

Ваня Колосков не всегда был Гансом Брехером. Еще полгода года назад он бы и мысли не допустил, что окажется в одном ряду с приверженцами чистоты расы и партии. Но судьба изменчива, жестока и, главное, нелепа.

Дрогнувший палец на спусковом крючке – и все! Жизнь насмарку. Конечно, за непредумышленное убийство в Конфедерации 1905 года Ваня вряд ли получил бы пулю в затылок, но строгого наказания не избежал бы. И на долгие годы, а возможно, и до конца жизни, превратился бы в бесправную рабочую силу, закованную в цепи. Нет, такой участи для себя любимого он не желал, а потому, мгновенно сообразив, что к чему, оставил пост на Баррикадной и дал стрекача в сторону Пушкинской, в обитель Рейха. Так ему пришлось навсегда покинуть родную станцию и милых сердцу людей, которых он знал с самого детства, в том числе и лучших друзей – Никиту и Инну.