Олег Синицын - Битва за смерть

Просто так ничего не бывает. Если человек имеет фамилию Кузнецов, значит, его предки работали в кузнице. А понятие «сутки», несомненно, произошло от слова «ткать». На всё есть причины. У всего свои истоки.

Истоки существовали и у этого треугольника, расписанного цветами. Он служит неким символом. Вот только символом чего?

В натопленной избе было довольно жарко, воздух пропитали несовместимые запахи свежей выпечки и солдатского пота. Возле порога были свалены шинели и ватники. Чуть поодаль «шалашиком» стояли винтовки. Из комнат раздавался зычный мужицкий говор. Алексей не вошел туда, ему не хотелось к бойцам. Он знал, что будет чужим среди них, а они почувствуют его неловкость. Поэтому топтался возле двери, делая вид, что разглядывает обвалившуюся замазку на старой печи.

Впрочем, через минуту он понял, что задержался здесь весьма кстати. Рядом с входом были приколочены оленьи рога, с которых свешивались хозяйкины тулуп и платок. Алексей протянул руку и снял платок с импровизированной вешалки.

Шерсть в некоторых местах была подпорчена молью. В серединке виднелась аккуратная заплата. По краю шел сложный узор, и теперь, видя его целиком, Алексей попытался его прочесть.

На славянских льняных полотенцах, на одежде и платьях вышиваемые по краю переплетающиеся ромбы, линии, колечки и уточки обычно изображали праздник Купалы, Великую Матерь, силу огня, таинство зерна, колдовство кузни… Но вместо этого традиционного набора на платке присутствовали переплетающиеся и витые узоры. Этот орнамент Калинин знал. Корни и деревья. Они образовывали нижний ряд. Но орнамент, из которого состоял ряд верхний, оказался новым для Алексея. В противовес корням и деревьям, по верхнему полю были разбросаны колокольчики и кружочки на палочках.

Это был оберег. Изображение на одежде, хранящее владельца от напастей, а также дарующее силу и сохраняющее жизнь. Славяне обычно изображали священных зверей — коней, уток, рогатых оленей. Здесь же их заменяли колокольчики и кружочки. И противостояли они деревьям.

Алексей принялся зарисовывать узор на чистый лист в тетради.

— Чаю на травах не хотите? — спросила уже знакомая старушка, тихо подошедшая сзади.

— Спасибо, не хочу, — ответил Алексей. Вышивка на платке поглотила всё его внимание. — Вы случайно не знаете, что символизируют эти узоры?

— Не знаю, — пожала худыми плечами старушка. — Платок мне достался от матери, а ей — от бабки.

— А кто построил избу?

— Прадед. Давненько это было. Еще до того, как я родилась.

— Вам известно, почему фасад украшен волнистыми линиями?

— Нет, — совсем растерялась она. — Но думаю, что волны означают воду. Разве не так?

— Возможно, — задумчиво произнес Алексей. — Но почему вода? Здесь поблизости есть река или озеро?

Старушка отрицательно покачала головой.

— Значит, не хотите чаю, — произнесла она. — Тогда возьмите булочку с маком. Только испекла. Возьмите обязательно!

— Спасибо. — Алексею было как-то неловко брать у старушки булочку, которую она протягивала. Наверняка в деревне плохо с хлебом.

— Я испекла маковки специально для солдат, — словно прочитав его мысли, произнесла старушка. — Возьмите.

Алексей рассеянно взял. Она была теплой, мягкой, душистой. Сверху запеченную корочку покрывал слой мака. Он не стал есть булочку сейчас, а положил в вещмешок про запас.

— Вот и хорошо! Значит, потом пригодится! — напоследок произнесла старушка и удалилась в комнату. Алексей закончил перерисовывать узоры с платка и вновь вышел на мороз.

Небо было серым, солнце не проглядывало. Странный треугольник, венчающий крышу, на фоне неба казался темным зловещим наконечником.

Калинин вдруг опустил голову, неожиданно вспомнив.

Колокол! Он отчетливо слышал его удары.

Неподалеку находится церковь! А она может многое рассказать!

Алексей соскочил с крыльца.

— Тут распахивается дверь, и входит старушка, божий одуванчик. Я и говорю ей: «Страхуем, мать, от стихий, наводнений, от старости, от дряхлости…» А она в ответ: «Мне, сынок, Федя Краснов надобен!» А я ей: «Зачем вам Федя Краснов, когда и я вас не хуже застрахую». А она — дай-подай Федю. «Нету, — говорю, — Феди. Курить пошел. Покурит — вернется». А она мне: «Как это, покурит?» Я говорю: «Как обычно это делается. Взял папироску, дунул, закурил». Бабка как заверещит. У нас в конторе чуть стекла не вылетели. Оказалось — мамаша Федина! Чубу дурному уж тридцать лет, а он от матери прячется, словно пацаненок, не говорит, что курит…