Александра Гардт - Эпоха лишних смыслов

– Знаешь что, Максим? Я жалею, жалею, что согласилась с вами работать. Сейчас главное не опозориться, не разреветься.

– Да умолкнете вы оба или нет?! – кипятится Гера.

Макс почти перегибается через него, и я инстинктивно вжимаюсь в дверь.

– Деконструировать. Нам. С тобой. Прямо сейчас. Может, лучше Турова взять? Или Мишку?

Мишка еле заметно дергает головой, уверенно несясь с какой-то невероятной скоростью; Гера делает глубокий вдох, теребит распечатку длинными нервными пальцами – и не выдерживает, швыряет ее куда-то между сидений.

– Оливин, скажи ему уже. Я не могу.

– Да у вас заговор против меня, чуть ли не с дня рождения, – параноидально заявляет Макс.

Я чувствую, что голову тихо ведет в сторону.

– Скажи ему, – терпеливо повторяет Гера.

– Да что сказать-то?!

– Что он совсем с катушек съехал, например. Что ты спасла его жену. Что он должен по гроб жизни быть тебе обязан, а не третировать.

– Я ее не… – начинает было Макс, но Гера резко оборачивается к нему:

– Серьезно?! А в данный конкретный момент чем занимаешься?

Я слегка прихожу в себя, и тут машина резко тормозит.

– Приехали, – виновато заявляет Мишка.

Мы вываливаемся наружу как-то лениво и нехотя.

– Последний раз? – невпопад спрашиваю я.

У Геры отваливается челюсть, да и Макс как-то смягчается, ошарашенный моими словами.

– Из вас никакая команда, – давит, наконец, Гера. – Никакая. Вернетесь – клянусь последним днем творенья, поставлю Розу в пару с нашим журфаковцем, а суперталантливого Гамова – с Ниной.

– «Демон», – синхронно ловим цитату мы, не успев домыслить окончание.

Гера пялится на нас, потом злобно, со всей дури бьет ногой по сугробу:

– Желание загадывайте, хором сказали.

– Какие желания, Герман? – Я пытаюсь не чихнуть, сухой морозный воздух щекочет ноздри. – О чем ты? Деконструкт бы – и ладно.

– Но Туров прав, – отзывается Макс, и я понимаю, что разрушена. Раздавлена. Уничтожена. Ему даже договаривать не надо, но он расставляет все точки над «i»:

– Не срослась команда.

Я деловито смотрю в голубоватый, жуткий прорыв, приглашающий на ту сторону. По ту сторону. Черт его знает, как правильно. Ведь я проиграла, а значит, как правильно – неважно?

– Либо вы сейчас, твари, поклянетесь, что последний прорыв отработаете как надо, либо мне придется идти вместо кого-то из вас, – скрежещет Гера.

– Отработаю. Люблю Гамова. – Я пинаю снег, чувствую, как что-то обжигает шею, и иду к прорыву.

Легче отчего-то не становится. Пусть дальше разбираются сами.

– Стой, Оливин, стой, краткое содержание послушай! – вопит Гера как-то высоковато.

Я оборачиваюсь. К моему невероятному удовольствию, Макс стоит, замерев соляным столпом – и я нахожу точку опоры. Перемудрила, перехитрила великого Макса Гамова. Ну и что, что ценой собственной свободы. Остается закрыть прорыв и дожить день.

Шагая внутрь, я думаю про «глок», удачу и немножко про то, что Гера будет очень и очень хорошим руководителем. Не дорос, конечно, раз пускает двух конфликтующих оперативников вместе, но это пока. Про мир вот разъяснил побуквенно.

Льет дождь. Я курю и смотрю на стадо нелепо одетых овечек, с визгом перебегающих дорогу. Выбирай – не хочу. Даже симпатичный мальчик есть. Мальчик? Что за терминоло… В глазах двоится. Спокойно. Гамов, Туров, Оливинская. Бельвильское трио идиотов.

Зрение фокусируется слишком медленно, и я снова смотрю на овечек, чтобы сконцентрироваться. Овечки замолкают, переглядываются испуганно и вытягиваются по струнке. Мол, выбирай, лев. Я стряхиваю с себя последние крохи мира вместе с пеплом, машу рукой презрительно:

– Валите, валите, нужны как будто.

Овечки испаряются, хотя мальчишка оборачивается на бегу, готовый по щелчку пальцев остановиться, замереть, вернуться. Я чуть мотаю головой, сосредотачиваясь. Макс самым подозрительным образом отсутствует – а ведь шел след в след.

– Борь, – говорю вслух. – Покажись, что ли.

Прекрасный новый мир не откликается, так и остается мешаниной серых и черных оттенков. Я стою под высоченной эстакадой, верхушка которой теряется в непрекращающемся дожде. Очередная антиутопия, очередное разделение общества – и антураж соответствует. Может, раньше в антиутопиях было солнечно, теперь, разумеется, нет. Унификация, стандартизация и игра по правилам.

– Борис! – зову я погромче, убираю руки в карманы и смотрю, как бы мне подняться наверх.

Порыв ветра приносит порядком размокшую газету, и я вздрагиваю, вглядываясь в первую страницу. На ней мы с Максом – но на разных фотографиях. Наследники враждующих семей, два ненавидящих друг друга льва. Гамберотти и Розенблатт.