Терран - Эпизод I - На границе двух миров (СИ)

Вот и сейчас я не чувствовал никакой неправильности в том, что смотрю снизу-вверх на красивое лицо молодой женщины с коротким каре огненно-рыжих волос. Не было никакого противоречия в том, что я смотрю в эти до боли знакомые ярко-зеленые глаза, на вздернутый носик и целую россыпь озорных веснушек на бледной коже.

— Здравствуй, мама.

Нет ничего противоестественного в том, что я разговариваю с женщиной, которая мертва вот уже больше пятисот лет.

— Ты не поверишь, ма, я теперь хрен знает что и с боку бантик — здоровенный двухметровый инопланетянин. Я двигаю предметы телекинезом, читаю мысли и создаю силовые поля. Представляешь?..

Она не ответила, все с той же слабой улыбкой жадно разглядывая мое лицо, словно мы не виделись… половину тысячелетия.

— Наверно, не такого будущего ты для меня желала. Помнишь, как ты водила меня в ту школу искусств? У меня хорошо получались груши, а кувшинами вечно не ладилось… Наверное, ты хотела, чтобы я хорошо учился, водился с хорошей компанией и рисовал красивые картины, которые сделали бы меня знаменитым. Нашел бы хорошую девушку, влюбился за два дня и женился через месяц, порадовав тебя целым выводком милых карапузов.

Прости, мама. Образования я так и не получил, мой лучший друг — бывший преступник, который научил меня нецензурно выражаться, курить сигары и пить виски. Человеческих женщин не интересую я, а единственная знакомая инопланетянка мне как младшая сестренка, которую я учил ходить и вытирал мордочку, когда она пачкалась, учась пользоваться этими дебильными столовыми приборами, принятыми у протоссов.

Ты учила меня быть добрым, отзывчивым и поступать правильно. Я отказал в помощи человеку и из-за этого его семья погибла. Ты была против насилия, но учила драться до конца, когда это единственный способ защитить то, что мне дорого. Хоть этому я научился, мама…

Я протянул руку, чтобы коснуться ее, разбить это мучительное молчание, но замер, увидев тощую четырехпалую руку, обтянутую синеватой чешуей.

— А знаешь, у него тоже, наверно, было будущее — у того, в чьем теле я родился, — едва шевеля губами, прошептал я, оглушенный внезапной догадкой. — О Зел Нага, я ведь даже не знаю, из какой он был касты! Может быть, он был, как и я, Тамплиером или, может, Кхалаем, Судьей?.. В любом случае, с таким Даром, как у меня, перед ним были открыты все двери. Он мог бы стать могучим воином, мудрым правителем или гениальным инженером, — гордостью своего народа, примером для подражания. На него с одобрением смотрели бы старшие, с завистью — ровесники и с восхищением — младшие. Он мог стать кем угодно, но… уже не станет, потому что теперь есть только я, — отринувший все возможности, данные по праву рождения.

Увлеченный своим монологом, я пропустил момент, когда вместо мамы передо мной встали двое.

Один — невысокий крепкий в кости кареглазый и рыжеволосый парнишка в просторных черных джинсах, с руками в карманах длинного темно-серого пальто.

Он смотрит на меня с укоризной — потому что я не стал достойным человеком.

Второй… я. Долговязый чешуйчатый инопланетянин, с тонким безгубым ртом, узкими дыхательными щелями вместо носа и мягко светящимися голубыми глазами на пол лица. Кажется, будто он окружен полупрозрачным ореолом потустороннего света — это активированные псионные щиты, почти невидимые в обычном режиме, сжигают случайные пылинки.

Он тоже смотрит на меня с укоризной — потому что я не стал достойным протоссом.

Две жизни, которым не суждено быть прожитыми. Две судьбы, разбитые вдребезги, чтобы из их осколков собрать третью — мою, бестолковую, полную ошибок и непонимания мною мира, а миром — меня.

— Простите меня… — прошептал я, пытаясь сморгнуть мутную пелену перед глазами, нисколько не удивившись тому, что протоссы вдруг научились плакать.

— А не рановато извиняешься?

Это даже не было голосом в привычном понимании этого слова. Скорее — мощный гул штормового океана, вдруг научившегося разговаривать. Сотни голосов, старых и молодых, мужских и женских доносились отовсюду, забирались под кости черепа, давили на мозг…

Мутная пелена перед глазами мгновенно спала — словно сон резко, без перехода сменился реальностью, в которой термин «слезы протосса» был нелепицей и оксюмороном.

Все вокруг заполнил непроглядный туман глубокого синего цвета, густого и вязкого, как смола — я почти чувствовал его холодные липкие прикосновения к коже.

— Что? — только и смог спросить я, отчаянно крутя головой и пытаясь понять — сплю я или уже проснулся?