Экспансия (СИ)

— И чем займешься?

— Не думал еще.

— Никак не пойму людей.

— Молодая ты еще. — Усмехнулся я. — Но со временем наберешься жизненного опыта и поймешь.

— На твой взгляд не слишком ли я переусердствовала в гостинице, убив девятерых и тяжело ранив четверых человек?

Я пожал плечами, задумавшись над очередным ее вопросом касаемо моральных дилемм. С тех пор как это создание выбрало себе имя Гелла, оно непрерывно развивается, по мере накопления опыта, знаний формируется личность со своими взглядами на окружающий мир. И, как личность, она пытается разобраться в себе.

— Не убей ты их, они убили бы тебя. Но важно не это, а то, что ты чувствуешь после их ликвидации.

Гелла на секунду замолчала, пыталась осмыслить собственные чувства. Все‑таки, она не стопроцентная машина.

— Я бы назвала это… сожалением.

— Ты не безнадежна, я убедился в этом еще в первый месяц нашей совместной работы.

— Это похвала?

— Да… черт возьми! Не на меня смотри, а на дорогу! — На улицах Остри было не протолкнуться от обилия тысяч вышедших на манифестации людей, в основном рабочий класс, желавший кардинальных перемен. Поэтому приходилось лавировать между возбужденными толпами, чтобы никого случайно не сбить, особенно детей.

— Не беспокойся, Миш, мои рефлексы превосходят человеческие. Периферийного зрения вполне хватает для наблюдения за дорогой.

— Можно просто сказать: ''не парься, все путем''.

— Внесу выражение в мой лингвистический словарь.

Проблема заключалась в том, что общаясь со своими, Гелла не видела необходимости притворяться, симулируя естественные человеческие реакции: мимику, интонации. Ее манера употреблять ненужные словесные конструкции порой вынесет мозг кому угодно, но все же переформатирование худо — бедно идет. Киборг с каждым месяцем меньше и меньше походит на бездушное железо и приобретает черты живого создания.

Вскоре на нашем пути окромя толп народу появилось новое препятствие — баррикада поперек улицы, ее наспех из подручного хлама построили оппозиционеры. Рядом дежурило несколько бравых молодцев из Красной гвардии, которые где‑то успели разжиться винтовками. В качестве опознавательного знака носят красную повязку на правой руке. Один из них, паренек в клетчатой рубашке с полуавтоматическим карабином за спиной подошел к машине со стороны водителя и на секунду завис. Мордашка Геллы с зияющими ранами на щеке, лбу, где проглядывает металл, произвела жуткое впечатление на неподготовленный ум.

— Не бойся, парень, мы свои. — Бросил я на плохом хасимском наречии. — Пропустишь?

— Сей… сейчас… тттолько у ккомандира сппрошу… кое‑что… — Заикающимся голосом проговорил ополченец, после чего стремглав кинулся прочь, исчезнув за баррикадой.

— А ты умеешь произвести впечатление на людей.

— Он сильно испугался, я заметила это по изменению оттенка кожи и усилению частоты сердцебиения.

— Шутишь? Да он едва не обоссался, увидев твою покоцанную физиономию вблизи. — Гелла осмотрела собственное лицо в зеркале заднего вида. — А в гостинице кое‑кто вообще в обморок упал.

— Через три дня повреждения восстановятся, не останется и шрамов.

— Твои внутренности то хоть целые?

— Диагностирую незначительный ущерб псевдомышц левой ноги. Функциональность временно снижена на 0,72 процента. Фигня короче.

— Значит, ремонт тебе не требуется, а то смотри… нам еще революцию делать предстоит.

— Леонид Ильич рыдал бы кровавыми слезами, видя наши успехи.

— Рыдал бы от счастья, Гелла.

— А, значит, я ошиблась.

Минут через пять в поле зрения появился мужчина средних лет в черном кожаном плаще. На голове фуражка с красной звездой, на поясе кобура с пистолетом. Вылитый комиссар времен Гражданской войны. Все новое — хорошо забытое старое, верно? Лицо Геллы не произвело на командира ополченцев ошеломляющего эффекта, он недоверчиво хмыкнул, затем без лишних реверансов сообщил:

— Проезжайте.

Мы мгновенно оказались на территории, целиком контролируемой отрядами Красной гвардии. Место органов власти и правопорядка скорыми темпами заменяли депутатские советы и народная милиция, призванная не допустить анархии. Да, многое позаимствовано из далекого прошлого, но далеко не все. Такие ''прекрасные'' вещи как массовые казни неугодных, террор, свойственные практически любой революции мы собирались не допустить или как минимум серьезно ограничить. К власти будут приводиться не оголтелые полудурки — революционеры типа Троцкого, а вменяемые личности, способные к созидательной деятельности. Мы делаем революцию ради лучшего мира. Не вмешаемся сейчас, потомки с вероятностью 99,9 % повторят прошлые ошибки, поэтому приходится пинками их гнать в светлое будущее. Ущемляем чьи‑то права? Да. Диктуем, как жить? Безусловно. Заставляем в принудительном порядке трудиться в поте лица? Конечно.