гнёзда совьём
и будем тогда коротать
на птичьих правах
ещё один век
ненадёжный и смутный
не разбирать чемодан
обивая пороги крылечки
карнизы вокзалы пропахшие
рейсов ночных безнадёжным побегом
из никуда в ниоткуда
ОДА ГОРОДУ
этот город – моя колыбель
и могила моя;
первое счастье, последняя боль,
первая боль и последнее счастье;
в лото миллион,
просаженный за день,
пара центов в столовой,
хранимые месяц,
на стакан газировки.
стражи всех улиц его – фонари –
заботливей всех матерей
и пристальней всех отцов
глаз не спускали с меня;
от лампочек их ореолы,
как нимбы, чело украшали моё –
летом, в зимний мороз –
творогом жалящим снежным
9
на голове без убора,
будто терновый венок,
венчали меня на распятие всем
перекрёсткам, и всем поворотам,
всем закоулкам, парадным
и злачным местам.
я тот отщепенец, козёл отпущения,
что всем отпускает грехи
в этом городе грёз,
мелькающих между гудящих колёс,
как бабочки – только на день:
лишь раз избавленье, а после –
извечный осадок и горечь и сладость,
и кто-то другой однажды займёт
моё место на троне, на самом обрыве
крыши того небоскрёба, откуда всё –
будто сквозь птицы глаза, немного ещё –
и солнце уж в клюве твоём
сызнова семенем нового дня
в окнах домов прорастает.
так я тебя полюбил, что вовек разлюбить
не успею, как же я буду скучать,
хотя никуда и не еду.
время не властно – его вечно мало,
но малое правит большим, и в этой
извечной ослепшей погоне, город,
ты всё ещё дышишь,
я буду с тобою дышать
смогом и дымом, гарью и пылью
в единой вибрации трасс.
тобой порождён я и вскормлен
в утробах твоих подворотен
сточной водою дождей,
вымя твоё – небеса,
руки вздымаю я к ним, и вижу, как ты
их столпами высоток своих подпираешь –
город, ты храм для заблудших,
пристанищем служащий им –
я среди них
на улицах вечных скитаний,
что вровень талмудам любым,
и то – за края берегов
выходят они иногда,
как-будто бы снова всемирный потоп,
о, где же тогда мой ковчег?
но мне не дано утонуть в твоей благодати,
и, как моисею, ты воды раздвинешь –
и толщи их будут как стены твоих
10
небоскрёбов, но мне без тебя
земля не нужна, где млеко и мёд.
ОТВЕТ
I
лежа на кровати, она
читала мне свои сны,
которые записала
когда-то давно,
когда ещё верила в них,
иначе – не стала бы их
записывать:
всё в этом мире – от веры.
я рядом лежал и думал:
«какого же чёрта?»
II
она приехала ко мне
посреди ночи и попросилась
переночевать, -
хотя мы давно разошлись
и уже почти не общались -
и позже спала на диване
в гостиной,
даже не скинув пальто,
я же лежал у себя и думал:
«какого же чёрта?»
III
позже, сквозь многие годы
встреч с единицами
из множеств нулей, я снова
лежал, не помню, где точно,
не помню, лежал ли вообще,
и понял: любовь – это время, когда
сам ты становишься чёртом,
какого весь этот случается мир,
и даже сам бог
тебе не отец, и не брат,
и ты уже больше не мыслишь вопрос
«какого же чёрта?»,
являясь отныне ответом.
ФОТОФИЛЬТРЫ
да конечно ты крута великолепна
умеешь кормить волков с руки
поскольку с каких-то пор сама волчица
расхаживаешь в красном платье
11
или в свитере на несколько размеров больше
или вовсе голая к чёрту на мороз
и крайне сомнительной красотой
выделяются лопатки на худой спине
тощая фигура в шрамах синяках порезах
и какая-то в этом всём надрывная
вывернутая отрешённая поэтичность
и бродишь бледным размытым пятном
в холодных туманностях среди высоких сосен
и где-то недалеко горный массив
или какой-то густой зелёный лес трава
или бесконечно пустое пространство
чистый минимализм кубизм тени и всё такое прочее
и всё это является образным синонимом
какой-то твоей необычности
утончённости хрупкости одиночества
но всё это так приторно и как-то
противно и слишком наигранно
и в книгах которые ты читаешь
столько осознанного и уличённого ада
который вот он вокруг нас постоянно
что странно становится как люди
до сих пор принимают густые испарения
из кипящих котлов за райские облака
ОСМЫСЛЕНИЕ
недавно я задумался, и понял, что любые
Читать дальше