Валентина Копейкина - Проделки Лешего

Проделки лешего

Приехал я как-то летом, в свою родную деревеньку на каникулы, и что-то грустно стало. Мать ходила, поджав губы, и неодобрительно смотрела на отца. А отец, и раньше любивший выпить, теперь превратился в алкоголика. Каждый вечер, он приползал домой, что называется на ушах. Если я в то время был дома, выскакивал во двор, открывал ворота, заводил кобылу. Чуть живого отца вытаскивал из телеги, и укладывал на кровать, стоявшую на веранде. Густой храп, доносился, оттуда пока я распрягал кобылу.

– И давно он так? – спросил я мать.

– Ох, Андрюшка, мужики вообще как с ума посходили. Колхозы и

совхозы развалили, никто не работает. Раньше хоть работа сдерживала их, а сейчас! – горько вздохнув, махнула рукой мать.

– Может быть, ты хоть как-то повлияешь на него? Может быть, хоть тебя послушается? Говорит, что ездит на покос. А вот накосил ли он хотя бы копну? Зимой, ведь без сена останемся. Хорошо, что Вега смирная кобылка, сама привозит его домой, но ведь так и до беды недалеко– с надеждой и мольбой обратилась она ко мне.

Мне было горько слышать ее признания, но я также знал, что вылечить алкоголика, я не смогу, но для себя твердо решил, что завтра не отойду от отца ни на шаг, и выпить ему ни за что не дам.

– А где он берет выпивку? – спросил я.

– Не знаю, но у нас дома нет ничего, даже брагу сейчас не ставлю – развела мать руками.

Стояла горячая пора для крес-

тьян. Необходимо было заготовить сено на зиму, для лошади и коровы. Отец поднимался рано, часов в пять утра, запрягал лошадь, и, захватив нехитрую снедь с собой, отправлялся на покос. Нагулявшись в клубе, я ложился поздно, а потому и просыпался часам к девяти, завтракал, потом садился на велосипед, и мчался на покос, ворошить сено, скошенное утром отцом. В этот раз я захватил с собой удочки, надеясь вечерком, как отправлю отца с покоса, порыбачу. От покоса, до озера было километра два.

Я ехал по проселочной дороге, любуясь растущими на обочинах березками, и удивлялся. Раньше здесь кипела жизнь. По этой дороге сновали машины, гудели в поле трактора, комбайны. Сейчас же мне не встретилась ни одна машина, не увидел ни одного трактора, и если бы не стрекотание кузнечиков, можно было бы сказать, стояла гробовая тишина. Я подъехал к покосу, прислонил велосипед к дереву, и начал изучать обстановку. Вега паслась на лугу, привязанная на длинную веревку. Телега стояла у края покоса, наполненная свежескошенной травой. Семь копен сена были уже сложены. Отец вел прокос, стоя ко мне спиной. Я незамедлительно начал шмон, в его пожитках, с целью обнаружения спиртного. Мой сыск не дал положительных результатов. Не обнаружив ничего, я обрадовался, подумав, что отец либо выходит из запоя, либо истощились его запасы, пошел к нему. Рубаха отца сзади взмокла от пота, я кашлянул, предупреждая его. Он прекратил косить, и взглянул на меня. Отец устал, руки его дрожали, видимо похмелье давало о себе знать.

Отобрав у него косу и брусок для заточки, я велел ему отдохнуть. Наточив косу, я с удовольствием размахнулся. Хорошо отбитая коса, входила в траву, как нож в масло, и срезанная падала в густой валок.

– Коси коса, пока роса! Роса долой, косарь домой – размахивая, косой, повторял я эту нехитрую присказку косарей.

– Вжик, вжик – соглашаясь со мной, отвечала коса.

Действительно, как только сойдет роса, трава становится жесткой, и косится с большим трудом. Но косарь все равно домой не спешит, немного отдохнув, он начинает ворошить валки, чтобы трава легче просыхала.

К вечеру валки нужно перевернуть. Хорошо, если не пойдет дождь, тогда сено будет хорошим.

Дойдя до конца прокоса, я развернулся, посмотрел на отца. Он лежал на земле, собрав под себя подсохшее сено, и кажется, дремал. Я успокоился, и начал новый прокос. Я косил, пока трава хорошо косилась, затем подошел к отцу, и прилег рядом. Натруженные плечи приятно ныли, от земли и травы шел пряный дух, и я задремал. Очнулся я от, того, что Вега заржала.

– Пить хочет, своди ее к озеру, сынок – сказал мне отец.

Я внимательно посмотрел на него, он опять был выпивши.

– Отец, ну зачем ты пьешь? – укоризненно спросил я его.

– Душа у меня болит, сынок! Ты посмотри вокруг. Эта ваша перестройка развалила все, что создавалось таким трудом. Попробуй, оживи сейчас спящую деревню. Все развалили, растащили, распродали. Никто не сеет и не пашет, каждый работает только у себя в огороде, и то, потому, что жрать что-то нужно. Я, здоровый мужик, не имею денег, потому, что заработать негде. Не могу тебе ничего дать, купить одежду тебе, и то не на что. Все бросить, и перебираться в город? А жить там где?