Сергей Огольцов - … а, так вот и текём тут себе, да … (или хулиганский роман в одном, но очень длинном письме про совсем краткую жизнь)

Даже и здесь, на берегу Варанды, за тысячи километров от тесной спальни, за миллионы запечатлённых мигов, передающих друг другу эстафетную палочку – «я»…

И я тебе так скажу, любезный «я», лечиться надо тем же, от чего занемог.

Простая истина тебя пришибла?

Вышиби её не менее простым клином.

Мысли шире. Переходи от «я» к «мы».

Мы кто такие?

Припудренное, подбритое и всячески, под диктовку текущей моды, обухоженное стадо приматов.

А в стаде, как ни крутись, приходится жить по его правилам, неоспоримо непреложным, как закон гравитации.

Незнание закона не освобождает от неизбежности его исполнения.

Теперь утешься этой простой истиной, утрись и жди – авось рассосётся тягостное мозженье в яйцах.

…однако, что-то меня заносит, при дамах об таком не принято…

Начну-ка я, лучше, заново …)

Это тебя наша встреча живьём так и не убедила отбросить корректное «вы», ну, а я всё продолжаю фамильярничать и звать тебя на «ты».

Позавчера, по плану, изложенному в моём к тебе email’е, я, уже далеко зáполдень, поднялся к прославленному долгожителю Карабаха – двухтысячелетнему платану вблизи необитаемой деревни Схторашен.

Жара стояла августовская, подъём – хоть и по уезженной грунтовке – крутёхонек и, ещё на подходе к древо-гиганту, глаз самовольно и несдержанно устремлялся вперёд и вверх – где ж он, родник, обещанный всеми, кто уже посещал это место?

В Карабахе родники обустраиваются на один манер: каменная стенка ограждает длинное корыто из тёсаных плит; в правом конце она сходится, под прямым углом, с короткой – по ширине корыта – стенкой, в которую вмурована округлая каменная чаша для жаждущих людей; струя родниковой воды, из железной трубы в той же стенке, с журчаньем наполняет чашу и через край спадает в глубокое корыто водопоя, чтобы в дальнем его конце вытечь наземь, а там – под уклон, куда придётся.

Но утолить жажду из родника, о котором мечталось по ходу долгого подъёма от придорожной закусочной на повороте шоссе в Кармир-Шуку, мне так и не удалось, потому что я нарвался на матаг.

( … в армянском языке есть два потрясных, по глубине и силе, выражения: «цавыд таним» и «матаг аним».

Первое из них дословно означает: «я понесу твою боль». Ровно два слова, а сколько красоты и философского смысла.

Второе выражение это, типа как, обязательство принести благодарственную жертву – матаг.

Матаг (последняя буква произносится с украинским прононсом, как в слове «годi») есть жертвоприношением по случаю благоприятного исхода.

Например, если кто-то из близких очень болел, но выздоровел, или упал с машиной в пропасть, да жив остался, значит пора делать матаг.

Для матага годится всякая живность, начиная от курицы и до барана, учитывая тяжесть грозившей беды и зажиточность жертвоприносителя.

И мясом жертвы нужно поделиться с родственниками и соседями; иначе это не матаг.

Впрочем, он не обязан быть съедобным, даже и тряпки годятся для матага, когда какому-нибудь нищему даришь поношенную, но ещё пригодную одежду.

В этом суть матага – отдать, принести жертву неведомым силам, что управляют судьбой, случаем, фортуной…

Разумеется, левые жертвоприношения это прямой подрыв авторитета и тень, брошенная на всемогущество богов ведущих мировых религий.

Однако, религии эти на практике убедились, что миссия по искоренению некоторых привычек среди несознательной части верующих неисполнима – хоть ты им кол на голове теши! – вот и приходится закрывать глаза на всякие там «валентинки», прыганье через костёр, масленичные хороводы и матаги в том числе.

Бурчат религии, но терпят.

Частое употребление сгладит всё, что угодно, и самонаибесподобнейшие выражения начинают применяться без осознания их смысла, просто как фигуры речи:

– Цавыд таним, ты ж за картошку мне не заплатил.

– Матаг аним, 600 драмов сотенными монетками только что дал. Посмотри в кармане.

– Цавыд таним, я с утра торгую, в кармане этих соток уйма.

– Матаг аним, второй раз платить не буду. Пить надо меньше …)

Так что не удалось мне напиться из приплатанового родника, потому как в тени долгожителя полным ходом шёл широкий матаг в два ряда столов на добрую сотню приглашённых, и оттуда раздался крик:

– Мистер Огольцов!!

А через миг-другой седовласый верзила уже держал меня под руку нежной, но неодолимой хваткой и подводил к молодой располневшей женщине.

– Вы ж нам преподавали! Помните меня? Имя помните?